епископ Михаил Костюк
память 21 декабря
Расстрелян в 1944 г. в Киевской тюрьме.
Еп. Михаил (Александр Васильевич Костюк) был настоятелем подпольного Киевского Ставропигиального монастыря, действовавшего в 20-е — 40-е годы. Отказался принимать Декларацию митр.Сергия и перешел на нелегальное положение. В 20-е годы его арестовывали около 8 раз. В 30-е ему удалось избежать арестов и скрыться. В апреле 1940 вернулся в Киев и возглавил монастырь. С приходом немцев стал совершать в храмах открытые богослужения, официально зарегистрировав Ставропигиальный монастырь в Городской управе. После возвращения Красной Армии арестован и приговорен к расстрелу.
Из воспоминаний монахини монастыря Ксении Кравченко:
Когда Красная армия подошла к Киеву, и немцев прогнала, отец Михаил собрал нас всех и спросил: «Деточки, вы готовы к мученичеству?» И мы ответили: «Благословите, батюшка». Он осенил нас: «Бог благословит!» Когда военные пришли к нам в монастырь, я чистила ложки на кухне. Ко мне прицепился один военный, а я молчала, потом пошла к отцу Михаилу, и он меня умно защитил. Но отца Михаила пока не тревожили, и днем они не появлялись. Потом в одну из ночей пришли и взяли у нас двенадцать куриц, а батюшка сказал: «У нас все заберется, деточки, не скорбите». Как мы старались отдать хоть какую-то жертву, чтобы оградить батюшку! Пошла я в Жуляны, где люди видели чудеса старца Алексея, именно они возили материал на фундамент церкви. Дали мне там и капусту, и картошку, но там я узнала, что на праздник Святителя Николая все кончилось — забрали из обители отца Михаила. Я вся в слезах была…
Потом приехала Поля и сказала, что вместе с отцом Михаилом забрали всех, кто был в церкви, двадцать человек. Великая скорбь была в монастыре! Пришли мы с ней в обитель, шли очень медленно и скорбно, к вечеру пришли. В обители всех забрали, мы долго с ней молились. А Епистилия сказала мне, что батюшку должны отпустить, ведь он спас многих покаявшихся коммунистов и молодых парней от угона в Германию. Даже прятал крещенных малых еврейских детишек, причащал их и указал им путь к Богу. А я ей сказала, что отец Михаил раньше дал указание, чтоб наготовили к Рождеству поросят. Тогда Епистилия приказала заколоть порося и угостить им военных, чтобы они отпустили отца Михаила с духовными детьми. Но не помогло это…
Из исторического обзора И.И. Осиповой:
Уникальную историю Киевского ставропигиального монастыря, изобилующую резкими поворотами и подчас почти детективными подробностями, без сомнения следует начинать с рассказа о духовной руководительнице монастыря, схиигуменье Михаиле (Щелкиной), а также об архимандрите Михаиле (Костюке), возглавлявшем обитель с середины 1920-х до разгрома в 1940-х годах.
С марта 1917 года, после смерти известного старца, иеромонаха Алексия (Шепелева), общепризнанным духовным авторитетом киевлян стала его духовная дочь, схиигуменья Михаила (Щелкина), к которой и перешла его многочисленная паства. С начала 1924 года именным указом патриарха Тихона Киево-Печерской лавре была предоставлена ставропигия при непосредственном подчинении в дальнейших действиях самому патриарху. Этот указ распространялся также на Феодосиевское и Воскресенское подворья, которыми управляла схиигуменья Михаила (Щелкина), с октября монастырь на основе этих подворий стал именоваться Киевским ставропигиальным монастырем. С установлением власти большевиков схиигуменья Михаила (Щелкина) отказалась признать богоборческую власть и своим приверженцам она постоянно доказывала «неизбежность ее гибели и возвращения в России царской власти», так что чекисты заслуженно считали ее «ярой монархисткой».
Возможно, что известность самой Михаилы и деятельность насельников ее тайного монастыря не приобрели бы такого размаха на Украине, если бы с середины 1920-х годов ближайшим помощником схиигуменьи не стал Михаил Костюк. Работая врачом в больнице Киево-Печерской лавры, он познакомился с схиигуменьей Михаилой, и это знакомство изменило жизнь молодого доктора. В 1919 году Костюк поступил на богословский факультет Петроградской духовной академии. До 1921 года находился в послушании у схиигуменьи Михаилы, исполняя канцелярские обязанности и другие ее поручения. 6 августа 1922 года в Киево-Слупском Николаевском монастыре он был рукоположен во иерея, а 6 декабря назначен настоятелем Свято-Успенского кафедрального собора в Смеле, но служил недолго. В 1923 году пробыл в Киево-Слупском Николаевском монастыре и Киево-Печерской лавре, где осенью был пострижен в мантию с именем Михаил. Как показал позднее на следствии Михаил (Костюк), именным указом патриарха Тихона он был назначен священноархимандритом лавры «с правом ношения панагии, дикирия и трикирия».
С началом массовых арестов монашествующих лавры, по указанию схиигуменьи Михаилы, ее насельники рассредоточились по частным домам в Киеве и его пригородах. Сама игуменья поселилась с пятью монахинями в селе Борщаговка под Киевом, здесь архимандрит Михаил и стал проводить тайные богослужения. 23 ноября 1925 года он был арестован в селе Борщаговка, через три дня освобожден и сразу же выехал из села. Больше года миссионерствовал по городам и селам, в феврале 1926 года вновь был арестован в селе Княжьем под Елизаветградом, через одиннадцать дней освобожден и по вызову схиигуменьи Михаилы вернулся в село Борщаговка. Здесь в тайном монастыре архимандрит Михаил стал служить, исповедовать, причащать и исполнять другие требы. По воспоминаниям монашества, служил он архиерейским чином, а пострижения и рукоположения проводил лишь среди особо доверенных лиц.
После выхода знаменитой Декларации схиигуменья Михаила и архимандрит Михаил отказались признавать местоблюстительские полномочия митрополита Сергия. Архимандрит Михаил открыто заявил своим приверженцам: «Все существующие церкви в России и на Украине являются учреждениями НКВД, а митрополит Сергий — приверженец большевиков и исполняет все приказы Москвы». Когда от митрополита Сергия стало официально отходить активное оппозиционное духовенство, архимандрит Михаил встретился с представителем «иосифлян», но результат первого же контакта показал невозможность дальнейших взаимоотношений с ними. Они, во-первых, хотели создать некий «центр» и выдвигали в качестве чрезвычайного Местоблюстителя митрополита Иосифа (Петровых), а, во-вторых, в своих приходах на Украине продолжали поминать митрополита Петра (Полянского), что для схиигуменьи Михаилы и самого архимандрита было неприемлемым.
В ноябре 1927 года в сельсовет пришел донос о тайных молитвенных собраниях в доме, где жила схиигуменья Михаила с доверенными лицами. Монашествующие с руководителями были задержаны милицией, после допроса освобождены, но местные власти потребовали немедленно оставить село. Схиигуменья Михаила с несколькими монахинями поселилась в Киеве, в доме сестер Лупандиных, будущих монахинь, архимандрит Михаил — у монахини Пелагеи (Ивахненко), остальные — в домам знакомых в Киеве и Ирпени. Архимандрит Михаил продолжал тайно служить литургию по домам насельников монастыря, исповедовать и причащать, но большую часть времени миссионерствовал. Вместе с верными монахинями он разъезжал по селам и деревням Киевской, Полтавской, Сумской областей, проводил в домах верующих тайные богослужения, рассказывал о схиигуменье Михаиле и постригал в мантию ее почитателей. Летом 1927 и весной 1928 года отец Михаил дважды арестовывался и в заключении провел почти три месяца, но верные монахини продолжали проповедовать и привлекать в монастырь новых лиц, собирая также пожертвования для тайного монастыря.
Осенью 1929 года схиигуменья Михаила с архимандритом Михаилом и группой монахинь посетили с проповедями Херсонскую область, но в декабре по доносу были арестованы в селе Михайловка. Лишь через четыре месяца они были освобождены, так как отсутствовали прямые доказательства их тайной деятельности, что и спасло всех задержанных от более серьезных испытаний. Но архимандрит Михаил, очевидно, сделал для себя важные выводы, он понимал, что в нынешней ситуации сохранить подпольный монастырь старыми методами невозможно: ведь проживание в городе неработающих монашествующих вызывало подозрение у окружающих; насельники монастыря должны были работать на заводах и фабриках, чтобы их окружением стала рабочая среда; да и связи их со старой интеллигенцией и церковниками Киева были известны в городе, так что скрываться в их домах было опасно.
К декабрю 1930 года, по указанию архимандрита Михаила, монахи и монахини, живущие в Киеве и Ирпени, оформились на предприятия и в государственные учреждения, вступили даже в профсоюзы, чтобы создать для окружающих «видимость светского образа жизни». Для этой же цели архимандрит Михаил предложил большой группе послушников и монахов из сел Киевской и других областей перебраться в Киев и Ирпень и оформиться рабочими на заводы, фабрики и железную дорогу, что вскоре и было выполнено. Все работающие должны были ежемесячно передавать в монастырскую кассу «десятину», хотя в дальнейшем большинство, как правило, передавало до 2/3 своего заработка. На эти средства руководством тайного монастыря было куплено пятнадцать частных домов, где поселились насельники обители, которая постепенно разрасталась; приобреталась также церковная утварь, имущество для монастыря, продукты и одежда. Архимандрит Михаил проводил богослужение в том доме, в котором временно останавливался, во время служб строго придерживался церковных канонов и правил, затем переодевался в гражданскую одежду, прятал бороду под пальто и переходил в следующий дом.
С 1938 года молодые монахини тайного монастыря, по указанию архимандрита Михаила, стали официально регистрироваться в «браках» с молодыми монахами, что позволяло прописывать новых членов общины в домах. Эти «браки» были фиктивными, на что схиигуменья Михаила дала благословение. Монахини преклонных лет входили в такие «семьи» на правах близких родственников, были на их иждивении, при этом они передавали молодым «супругам» опыт традиционной монашеской жизни. В эти же «семьи» верующие из провинции передавали на воспитание своих малолетних детей, чтобы те были воспитаны в истинной вере; детей прописывали в дома как младших «братьев» или «сестер», «племянников» или «племянниц». Правда, монахов в общине было значительно меньше, чем монахинь, поэтому наиболее надежные мужчины были «женаты» дважды или трижды по разным паспортам. По такому же принципу в городках и селах Киевской, Кировоградской, Полтавской, Сумской, Черкасской, Черниговской и Донецкой областей были созданы небольшие монашеские общины. Архимандрит Михаил во время частых поездок по провинции посещал эти общины, руководя ими, либо передавал свои указания руководителям общин при их посещении Киева.
В селе Зайцево Донецкой области существовала большая община во главе со схиигуменьей Серафимой, в ней было более ста монахинь, в основном из бывшего женского монастыря, разгромленного большевиками. Раз в году в Киев оттуда привозились продукты и часть средств от доходов общины. Схиигуменье Михаиле помогала и игуменья Василиско-Златоустовского женского монастыря, ежегодно она отчисляла десять процентов от своих доходов для передачи Михаиле, и до 1938 года в Киев привозились подарки и деньги. В города и села Киевской и других областей для сбора пожертвований и проповедования истины о «великих старцах», сохраняющих Истинно-Православную Церковь, направлялись монашествующие с просфорами, святой водой, портретами схиигуменьи Михаилы, как «святой, чудотворной, прозорливой, чистосердечной и всевидящей», и фотографиями архимандрита, распространяемыми среди верующих как «благословения батюшки Михаила».
К массовым кампаниям советского правительства отношение схиигуменьи Михаилы было непреклонным, коллективизацию она воспринимала как «полное действие антихриста», так что монахини-проповедницы убеждали верующих не вступать в колхозы — это «нашествие антихриста на землю», к тому же — «полное рабство». К паспортизации отношение руководителей монастыря было неоднозначным, но ради сохранения монастыря архимандрит Михаил, сам имевший несколько паспортов на разные фамилии, благословил монашествующих брать паспорта, но при оформлении документа предлагал сообщать выдуманные сведения о дате и месте рождения, адресе проживания. Иногда в настоящие паспорта просто переклеивали фотографии других людей, подделывая печати, чтобы при их задержании труднее было идентифицировать личность. Впрочем, часть монахинь отказалась получать паспорта категорически, и некоторые монахини-схимницы вели активную агитацию против принятия паспортов как «печати антихриста». До середины 1939 года активная деятельность тайного монастыря продолжалась практически без провалов благодаря помощи преданных последователей схиигуменьи Михаилы, работавших в советских учреждениях; они заранее предупреждали архимандрита Михаила о готовящихся мероприятиях властей.
Ситуация резко изменилась, когда 24 июня (по старому стилю) 1939 года скончалась схиигуменья Михаила. Эта смерть не только стала настоящим потрясением для всей общины — она явилась событием, настоятельно потребовавшим особых, исключительных действий, невзирая на возможные последствия. Похороны схиигуменьи Михаилы архимандрит Михаил решил провести очень торжественно и с размахом. Три дня во дворе дома, где долгие годы Михаила проживала тайно, шло прощание с телом. По указанию архимандрита монах Петр (Савицкий) изготовил фальшивое «разрешение от правительства», красиво оформленное позолоченными буквами, в котором разрешалось «похоронить Романчу Елизавету Федоровну по старым христианским обрядам» — его потом несли перед гробом, обернутым в полотенце. Во время похорон от дома до кладбища двигалась многолюдная траурная процессия, впереди шла большая группа детей дошкольного возраста и молодежи, открыто пел монашеский хор, в церемонии участвовало много священников-нелегалов. Архимандрит Михаил заранее заказал более двухсот фотопортретов Михаилы, они распространялись среди присутствующих во время шествия и на кладбище.
После похорон схиигуменьи Михаилы в домах тайного монастыря в течение месяца проводились ежедневные литургии и панихиды, а на ее могиле верующим и нищим раздавались портреты Михаилы, продукты и деньги как «подарки от матушки». Демонстративно многолюдные похороны схиигуменьи Михаилы и последующее массовое паломничество к ее могиле стали для властей полной неожиданностью, с точки зрения органов госбезопасности, они «приняли характер антисоветской демонстрации». В результате многодневной слежки за монашествующими были получены агентурные сообщения от «сексотов», позволившие разоблачить «антисоветскую деятельность церковно-монашествующей группы». В ночь с 14 на 15 августа, когда на очередное поминовение схиигуменьи Михаилы собралось около тридцати человек, в дом Лупандиных нагрянули чекисты и арестовали всех присутствующих. Аресты монашествующих и верующих продолжались в Киеве в течение трех дней.
Поначалу следствию удалось выяснить совсем немного, большинство арестованных отказывались в чем-либо признаваться, и в единственном протоколе допроса значилось: «Я знаю о схиигуменье Михаиле и других лицах, но не хочу вам говорить и ничего не скажу на суде». Относительности принадлежности арестованных к определенной церковной ориентации у следствия не было сомнений, так что в «Обвинительном заключении» говорилось о вскрытой и ликвидированной «антисоветская церковно-монархическая организация, состоявшая из сторонников крайне правой Истинно-Православной Церкви», заложенной еще в 1923 году «бывшей игуменьей Щелкиной Е.Ф.». 20 августа 1939 года первым арестованным, монахиням Анастасии, Клавдии и Марии (Лупандиным), а также монаху Николаю (Силияну) было предъявлено обвинение как «руководителям ячеек антисоветской церковно-монархической группы, которые возглавили похоронное шествие и организовали последующие массовые собрания под видом поминовений схиигуменьи Михаилы». Они не признали себя виновными и отказались подписать протоколы допросов и постановление об окончании следствия.
Монахини не признали также свой «брак» фиктивным, монах Николай утверждал, что его «семья» настоящая, — все это для того, чтобы у властей не было основания для передачи купленного дома в пользу государства. Тогда содержание арестованных в тюрьме прокурором было продлено еще на несколько месяцев. При этом органам милиции было предложено провести проверку «юридического обоснования приобретения частных домов», для чего затребовать гражданские дела, возбужденные против бывших владельцев, чтобы «путем экспертиз проверить реальность исков о выселении и выяснить настоящих владельцев». В ноябре и декабре 1939 года были арестованы следующая группа насельников монастыря. При этом во время обысков у многих арестованных были изъяты старинные книги, иконы, золотые и серебряные церковные предметы, а также переписка схиигуменьи Михаилы с ее духовными детьми в регионах.В качестве вещественных доказательств к материалам дела были приобщены также портреты схиигуменьи Михаилы с надписью «Мир дому сему, милостью Божьей схиигуменья Михаила, преподобная…», церковный календарь за 1916 год, на обложке которого был портрет наследника, царевича Алексея Романова, журнал с фотографией царской семьи Романовых и портреты царя Николая II.
31 декабря 1939 года одиннадцати арестованным насельникам монастыря было предъявлено новое «Обвинительное заключение». В нем говорилось о деятельности«широко разветвленной антисоветской церковно-монархической организации в виде подпольного монастыря Истинно-Православной Церкви», участники которой активно вовлекали в тайный монастырь молодежь, постригали ее в монашество и «насаждали подобные ячейки в ряде районов Киевской, Кировоградской, Полтавской и др. областей». 27-28 января 1940 года на судебных заседаниях Киевского областного суда сестры-монахини Лупандины отказались признать свою вину и давать какие-либо показания о деятельности схиигуменьи Михаилы, заявив, что «раз советская власть не признает Бога, то и они не могут признавать Советскую власть». А монахиня Евфросиния (Ключник) в последнем слове заявила, что она «не подчинялась советской власти и не подчинится ей никогда». 17 февраля 1940 года обвиняемые были приговорены: к 10 годам лагерей — 8 человек, к 6 годам лагерей — Марфа Хижняченко, к 3 годам лагерей — Ефросинья Шамрай, к 3 годам лагерей условно — Варвара Ищенко.
Архимандрит Михаил во время похорон схиигуменьи Михаилы шел возле гроба, открыто участвуя в торжественном погребении, чем привлек к себе внимание. К вечеру по доносу он был задержан милицией, но документов при нем не было, а он назвался древним монахом. К ночи его отпустили, и Михаил спрятался на одной из тайных квартир, но в сентябре вновь был задержан. Архимандриту Михаилу удалось убедить милиционеров в своей невиновности, вскоре он был освобожден и в тот же день выехал в село Зайцево Донецкой области к своим духовным чадам. В течение четырех месяцев он скрывался там, а в начале февраля 1940 года перебрался в Черниговскую область, постоянно меняя места проживания по разным селам. Во время следствия имена Михаила Костюка и еще пятидесяти монашествующих были названы свидетелями и некоторыми из арестованных. По завершении следствия дело их было выделено в особое производство, и они были объявлены во всесоюзный розыск. А в конце февраля 1940 года монахиня Варвара Ищенко, приговоренная к условному сроку, была освобождена из тюрьмы, но за ней, как «приманкой», было установлено постоянное наблюдение. В ночь с 26 на 27 марта она была вновь арестована, при более тщательном обыске в ее доме были обнаружены замурованные в печи вещи, принадлежащие монастырю. В марте-мае были арестованы также еще четыре насельника монастыря, бывшие в розыске, с которыми общалась Варвара Ищенко. 27 июля 1940 года, после четырех месяцев допросов и очных ставок,все обвиняемые, как «участники нелегальной антисоветской церковно-монархической организации Истинно-Православная Церковь», были приговорены к 10 годам лагерей — Николай Кащенко, к 6 годам — Устиния Осадчая и Матрена Плужник-Шамрай, к 5 годам — Порфирий Ратушный, к 3 годам — Варвара Ищенко.
* * *
К маю 1940 года архимандрит Михаил (Костюк) вернулся в Киев и принял на себя руководство тайным монастырем. До начала войны аресты насельников монастыря в Киеве и по всей Украине продолжались, но архимандрит Михаил так и не был задержан. В начале 1941 года архимандрит Михаил перебрался в Ирпень, поселился в монастырском доме и там проводил тайные богослужения, согласно материалам дела, рукоположив во диакона, а затем и во иерея своего помощника, монаха Петра (Савицкого). К годовщине смерти схиигуменьи архимандрит Михаил написал акафист «Святой Михаиле» и прочитал его на торжественном богослужении. Рукописные копии этого акафиста стали распространяться монахинями среди верующих по городам и селам, как и текст молитвы, обращенной к схиигуменье. Рассказы о чудесных исцелениях на могиле Михаилы передавались из уст в уста, и паломничество верующих на Байковое кладбище увеличивалось.
К весне архимандрит Михаил не сомневался в приближении войны, которая воспринималась им как «освободительная от безбожного рабства большевиков» и как «Богом данный шанс освободиться от ига богоборческой власти». Молодых членов общины он призывал отказываться от призыва в армию, задавая им вопрос: «За кого же вы будете воевать? За своих мучителей, что ли?» После ареста нескольких насельников с фальшивыми документами архимандрит Михаил был в сильном волнении, но при обыске на квартире Савицких, к счастью, печатей, спрятанных в тайнике, обнаружить не удалось, и братья остались на свободе. Тогда же одной верующей была передана в монастырь старинная икона: на ней был изображен святой архистратиг Михаил, сидящий на коне, поражающий копьем кого-то, но именно это место на иконе было сильно повреждено. По просьбе архимандрита иеромонах Петр дописал икону так, что архистратиг Михаил стал поражать человекоподобного сатану с лицом Сталина, и обновленная икона была спрятана и ждала своего часа.
С первых же дней немецкой оккупации Киева архимандрит Михаил из Ирпени вернулся в столицу. В доме на Садовой улице, где раньше проходили тайные богослужения, он освятил престол в честь Всех Святых, и с этого времени там стали служить открыто, а икона Архистратига Михаила была помещена в покоях архимандрита. При немцах на Украине легально действовали две Украинские Православные Церкви, но управляющим Киевской епархией оккупационные власти официально признали епископа Пантелеимона (Рудыка). Архимандриту Михаилу для легализации и официального служения нужно было подтвердить свое право на священство от епископа Пантелеимона, а это было невозможно, так как первая и единственная их встреча закончилась скандалом. Богослужения в домашней церкви Всех Святых проходили пока без разрешения немцев, но монастырь ему удалось официально зарегистрировать у оккупационных властей в декабре 1941 года.
Большим желанием архимандрита Михаила было почтить память старца Алексия из Голосеевской пустыни, духовного наставника схиигуменьи Михаилы. В октябре 1942 года монахиня Анна, прихожанка церкви на Байковом кладбище, по просьбе Михаила обратилась к епископу Пантелеимону с заявлением, в котором просила разрешения на открытие монастыря в Голосеевском лесу, разгромленного большевиками. На этом заявлении епископ Пантелеимон написал «Благословляю» и поставил свою подпись. Когда же монахиня Анна обратилась к оккупационным властям за разрешением, те ответили отказом. Тогда монах Петр скопировал резолюцию Пантелеимона и его подпись, но уже на заявлении с просьбой об официальном открытии церкви Всех Святых. Это заявление с требуемыми документами было передано оккупационным властям, и вскоре разрешение на открытые богослужения было получено. С этого времени протоиерей Петр Каменецкий, настоятель храма на Байковом кладбище, стал исполнять обязанности духовника монастыря, протоиерей Иоанн Пустотин, второй священник того же храма, стал секретарем Михаила, а богослужения в церкви Всех Святых проводились соборно, несколькими священниками и двумя диаконами, и по монастырскому чину. На службах всегда читался акафист матушке Михаиле и обязательно поминался царь Николай II.
Богослужения в церкви Всех Святых привлекали все больше верующих, среди них были представители технической и творческой интеллигенции, профессура, увеличился поток верующих из провинции, привлеченных распространявшимися слухами об архимандрите Михаиле как «исцелителе» и «святом старце». Приходили эмигранты и русские воины, служившие в немецкой армии. В конце каждой службы собирались пожертвования на монастырь — деньги и продукты, с каждым днем их собиралось все больше. Церковь не могла уже вмещать такого количества желающих, возможно, тогда и возникла у архимандрита Михаила идея строительства целого монастырского комплекса с вместительным храмом. Однако на это требовалось официальное разрешение как церковных, так и оккупационных властей. На согласие епископа Пантелеимона рассчитывать было нельзя, поэтому в феврале 1943 года на его имя было составлено коллективное заявление от жителей поселков Александрова Слобода, Чекаловка и Первомайское под Киевом: поскольку в этих поселках храмы были закрыты или разрушены большевиками, жители просили разрешения на открытие у них храма. Епископ, не разобравшись, дал разрешение, и эта резолюция вновь была подделана, и заявление о строительстве храма с «подписью» епископа было передано оккупационным властям, которые вскоре дали свое согласие.
За год известность архимандрита Михаила среди верующих настолько возросла, что это вызвало сильнейшую ненависть епископа Пантелеимона. В марте 1943 года в гестапо пришел донос, в котором сообщалось, что Михаил Костюк — коммунист и партизан, имеет брата-коммуниста, занимающего в Москве высокий пост, и что в монастыре укрываются партизаны. В домах монастыря немцы провели три обыска, никого не нашли, однако сам Михаил был арестован и лишь после долгого разбирательства освобожден. Причем владыке Михаилу пришлось оставить в гестапо заявление, в котором он обязался при появлении партизан поставить в известность оккупационные власти — это позднее станет основанием для обвинения архимандрита в сотрудничестве с немцами.
В мае 1943 года под руководством инженера Александра Вербицкого началось строительство нового храма. По указанию архимандрита Михаила к работе было привлечено все трудоспособное монашество, вместе с ними работала молодежь, освобожденная от отправки в Германию приказом оккупационных властей, а также добровольные помощники. Строительный материал привозился на стройку на подводах, кирпичи доставляли на двух немецких автомашинах, выделенных властями. Большинство монахинь имели послушание — собирать пожертвования, продукты и деньги на строящийся храм по деревням и селам. И хотя храм еще не был достроен, но распространившиеся по Киеву в сентябре слухи о скорой сдаче Харькова и предстоящей эвакуации оккупационных властей, ускорили его открытие. 4 ноября, в день праздника Казанской иконы Божьей Матери, в новом храме торжественно прошло первое богослужение в присутствии всх насельников и множества верующих.
Крах монастыря надвигался вместе с приближением Красной армии — и архимандрит Михаил это понимал и готовился к нему. Предвидя бессудные расстрелы в первые дни после освобождения Киева от немцев, он дал указание заранее подготовить тайные убежища и до последнего дня делал все, чтобы спасти своих приверженцев и помощников, отправляя самых активных и известных или на запад с немцами, или в дальние села. Церковную утварь и имущество монастыря по ночам прятали в подготовленные тайники в подвалах храма, во дворе и на огороде были закопаны овощи и продукты. Сам отец Михаил остался со своими духовными детьми, хотя почитатели и насельники уговаривали его уйти с немцами. Очевидно, представляя дальнейшую участь своей паствы, он решил разделить ее со всеми, готовя себя к мученичеству. А возможно, питал какие-то надежды, поскольку с установлением советской власти в Киеве сделал попытку официально зарегистрировать монастырь. По его указанию, монахиня Анна передала в исполком заявление с приложенным к нему списком на сто насельников, причем данные на лиц были во многом сфальсифицированы: рядовых монахов для убедительности записал священниками, монашеский стаж многим увеличил, молодым мужчинам и женщинам прибавил возраст, — все это было сделано для убеждения властей, что в монастыре в основном старики. 30 декабря 1943 года во время богослужения в новом храме архимандрит Михаил был арестован вместе с двадцатью монашествующими, принимавшими участие в службе.
Оставшиеся на свободе насельники монастыря пытались помочь арестованным, искали возможные пути освобождения архимандрита Михаила. Например, передать информацию о том, что Михаил во время оккупации прятал в подвале церкви Всех Святых крещеных еврейских детей и раскаявшихся, бывших коммунистов, спасал также молодых парней от угона в Германию. В ночь с 8 на 9 января были арестованы следующие девять насельников, и среди них братья Савицкие, Евгений и Павел. В ночь с 12 на 13 января были задержаны еще пять насельников, и среди них иерей Иоанн Пустотин, служивший на Байковом кладбище. В «Постановлении на арест» арестованные обвинялись как «участники церковно-монархической организации». Следствие проводилось жестко, с обвиняемыми особо не церемонились и постоянно избивали. «Добровольные помощники» среди арестованных дали подробные сведения о тайной деятельности монастыря, так что приговоры для каждого участника были заранее расписаны. В начале июля 1944 года арестованным было предъявлено «Обвинительное заключение». 29 июля 1944 года первая группа обвиняемых была приговорена: к 8 годам лагерей — 5 человек, к 5 годам лагерей — 10 человек, к 5 годам ссылки — 3 человека, освобожден один человек. Монахиня Неонила (Попова-Мюллер) скончалась во время следствия, 10 февраля 1944 года. Арестованные из второй и третьей группы были также приговорены к 3-5 годам лагерей, кроме иеромонаха Петра (Савицкого) и архимандрита Михаила (Костюка).
* * *
Архимандрит Михаил сначала дал о себе ложные данные по одному из фальшивых паспортов. Родственники его, которых сразу же допросили, пытались представить его душевнобольным и фантазером с манией величия. Но откровенные и аргументированные ответы Михаила на вопросы следствия не оставляли никаких шансов на признание его душевнобольным. Во время следствия его жестоко избивали, о чем позднее рассказали выжившие после лагеря монашествующие. На допросах он заявил, что «принадлежит к Древне-Соборной Православной Кафолической Епископской Церкви» как прямой последователь и духовный сын схиигуменьи Михаилы, что богослужения в монастыре совершались по монастырскому устав, подтвердил, что поминовение императора НиколаяII во время богослужений делалось им сознательно, так как он «по убеждениям монархист и не признает советскую власть как отрицающую Господа и преследующую верующих». Однако отрицал, что является тайным епископом, о чем дал показания кто-то из монашествующих.
В «Обвинительном заключении» значилось, что Михаил Костюк «организовал антисоветскую монархическую группу»; «проводил антисоветскую пораженческую агитацию, «предсказывая» гибель Советской власти и установление на территории СССР царской монархии». Но главное обвинение, предъявленное ему, — была «тесная связь с представителями карательных органов немецких властей, от которых он получал задания выявлять советских партизан», эти показания дал уже осужденный переводчик в гестапо, привезенный из лагеря на очную ставку с ним. Архимандрит Михаил виновным признал себя лишь в том, что, «как руководитель тайного Киевского ставропигиального монастыря, на протяжении многих лет лично проводил активную монархическую работу против Советской власти». Иеромонах Петр (Савицкий) признал на следствии «изготовление антисоветской иконы» и подделку паспортов и справок, но отрицал, что является священником. Это подтвердил на очной ставке с ним и архимандрит Михаил в надежде спасти его, заявив, что тот был просто монахом. 25 ноября 1944 года 25 ноября 1944 года архимандрит Михаил (Костюк) был приговорен к расстрелу с конфискацией личного имущества, а Павел Савицкий — к 10 годам лагерей.21 декабря архимандрит Михаил был расстрелян.
А на насельников тайного Киевского ставропигиального монастыря до конца 1940-х годов продолжалась охота, по доносам «сексотов» они арестовывались и отправлялись в лагеря на 3-5 лет.
Использованы материалы сайта http://www.histor-ipt-kt.org/
