Иеросхимонах Антоний Булатович: жизнь и судьба
Память 23.11/06.12
Тропарь св. Антонию:
Православных наставниче, верных воистину утверждение, монашествующих светлое украшение, богослове новый, древним подобный, Антоние преподобне, Афону великая похвало, поповедниче благодати, пострадавый крепко за Имя Христово и страдальцев Святых лик Богови приведый, тому молися присно, спастися душам нашим.
Из книги: Т. А. Сенина (мон. Кассия), Последний византиец. Религиозно-философская мысль иеросхимонаха Антония (Булатовича) и ее византийский контекст. Санкт-Петербург: Дмитрий Буланин, 2013.
Отец Антоний, в миру Александр Ксаверьевич, родился 26 сентября 1870 г. в Орле. Его отец, генерал-майор Ксаверий Викентьевич Булатович, происходил из древнего дворянского рода, шедшего от Симеона Бекбулатовича, татарского хана, принявшего христианство в 1563 г. К. В. Булатович посвятил всю жизнь военной службе и умер от туберкулеза через три года после рождения сына. Мать, Евгения Андреевна, урожденная Альбранд, происходила из семьи французских эмигрантов-купцов, обосновавшихся в Херсоне в конце XVIII века. У Александра было две сестры — Елизавета и Мария. <…>
Булатович окончил лицей в 1891 г. в числе лучших учеников и 1 мая в чине титулярного советника определился на службу в императорскую канцелярию ведомства, руководившего учебными и благотворительными учреждениями. Однако его не привлекала гражданская карьера, и он почти сразу уволился и на правах вольноопределяющегося поступил в лейб-гвардии гусарский полк 2-й кавалерийской дивизии. Это был один из самых аристократических полков того времени, но Александр выбрал его не из тщеславия, а потому, что там на службе когда-то отличился двоюродный брат его матери Л. Л. Альбранд. В августе 1892 г. Булатович уже получил первый офицерский чин. Луцыковское имение в то время стала приносить меньше доходов, чем прежде, и Александр помогал матери, выигрывая призы на скачках. И в то же время ежедневно молился, читал по главе из Евангелия и книгу о. Иоанна Кронштадтского «Моя жизнь во Христе». <…>
Резкий поворот в жизни Булатовича произошел в 1896 г., когда Российское общество Красного Креста отправило санитарный отряд в Эфиопию, где в это время негус Менелик II занимался объединением эфиопских племен и земель, отстаивая независимость своей страны от посягательств европейских держав. А. К. Булатович подал прошение о зачислении в снаряжаемый отряд. Как он сам писал впоследствии, он решил отправиться в это путешествие, чтобы исследовать западные области Абиссинии, где еще не бывали европейцы. <…>
Вернувшись на родину после третьей поездки в Эфиопию, А. К. Булатович заехал к матери в Луцыковку и в начале мая 1900 г. возвратился в Санкт-Петербург. Однако почти сразу, 23 июня, по личному указанию императора Николая II, был отправлен в Порт-Артур для прикомандирования к одной из кавалерийских частей, действовавших в Китае, где в это время шло восстание ихэтуаней (или «боксеров», как их прозвали европейцы, поскольку на их знаменах был изображен сжатый кулак). Ихэтуани убивали местных христиан и разрушали их храмы под лозунгом борьбы с иностранным засильем, и в подавлении восстания приняли участие несколько европейских держав, а также русские войска.<…>
Во время похода он заразился тифом от одного пленного и был отправлен для поправки здоровья в Японию, а 8 июня 1901 г. вернулся в свой полк. Через месяц он был назначен командующим 5-го эскадрона, а 14 апреля 1902 г. произведен в ротмистры. В том же году он был награжден и новыми орденами — Святой Анны 2-й степени с мечами и Святого Владимира 4-й степени с мечами и бантом, — а французское правительство пожаловало ему орден Почетного легиона.
Было очевидно, что Булатовича ожидала блестящая военная карьера, поэтому его решение уволиться в запас «по семейным обстоятельствам» в январе 1903 г. стало для всех полной неожиданностью. Но еще больше поразило весь светский Петербург и даже самых близких А. К. Булатовичу людей его решение постричься в монахи. <…> Как бы то ни было, в 1903 г. отважный офицер стал послушником Александром, поступив на подворье Важеозерской Никифоро-Геннадьевской пустыни. <…> Очевидно, Булатович поступил в этот монастырь по совету о. Иоанна и нередко виделся с кронштадтским пастырем, от него он получил и благословение отправиться монашествовать на Афон. <…>
Булатович удалился на Афон, ища безмолвия и аскетических подвигов, которым и предался с тем же рвением и усердием, с каким раньше исследовал неизведанные земли Эфиопии. Вместе с ним в монахи ушли также шестеро солдат его эскадрона, которые в 1906 г. последовали за ним и на Афон. Все они поселились в Андреевском скиту Ватопедского монастыря. 8 марта 1907 г., через год после поступления послушником в скит, Булатович принял схиму с именем Антоний. 8 мая 1910 г. он был рукоположен в иеромонаха. <…>
Спор об имени Божием
(Спор начался вокруг книги«На горах Кавказа» схимонаха Илариона выходца из Фиваидского скита монастыря Св. Пантелеимона и критической рецензии на нее о.Хрисанфа (Минаева), схимонаха Ильинского скита. Книга вышла в 1907 г., а рецензия на нее была написана в 1909 г. Подробно о споре можно прочесть здесь. )
Отец Антоний о споре узнал только в 1910 г., когда в Андреевском скиту поселился один иеродиакон из Фиваидского скита и иногда стал посещать Булатовича. Но и тут о. Антоний не вмешался в спор, а в следующем году и вовсе уехал в свое последнее путешествие по Эфиопии. <…>
К февралю 1912 г. относятся первые выступления о. Антония (Булатовича) на стороне имяславцев. Вернувшись из Эфиопии, он узнал о тех преследованиях, которым подвергаются имяславцы-фиваидцы от монастырского начальства. Побеседовав с имяславцами, о. Антоний убедился, что никакой ереси они не исповедуют:
«Я отнесся с большим сочувствием и состраданием к этим инокам, <…> ибо если в начале, благодаря ходячей клевете, пущенной интеллигентными имяборцами, что мужики-скитяне самое тварное имя “Иисус” за Бога принимают и ему от Бога отдельно поклоняются, я мог и допустить возможность такого извращения веры, то, побеседовав с ними, я убедился, что это клевета, и поэтому счел своим долгом вступиться в защиту их и взяться за перо для обличения этой клеветы и для возражения против начинающих господствовать имяборческих мнений об Имени Господнем.<…>
Во-первых, строго соблюдая обет послушания, я обо всем поведал своему игумену о. Иерониму и испросил его благословение написать в журнал Андреевского скита статью в защиту Имени Божия. Получив такое разрешение, я написал статью под заглавием: “О почитании Имени Божия”, — и с благословения о. игумена, который прочитал и подписал ее, послал ее в Одессу в редакцию журнала, в котором она с разрешения цензора и была помещена. Вопрос о имени Божием, который сначала был для меня столь неясен, стал для меня все более и более выясняться, когда я во время богослужения вникал в слова возгласов, молитв и псалтыри, ибо я всюду наталкивался на явные свидетельства Церкви о особом почитании ею Имени Божия и на особое значение, которое придавалось имени Господню в богослужении. Эти мысли я и высказал в первой моей статье» (МБ, 15–16).
Затем о. Антоний написал еще одну статью, «О молитве Иисусовой», послал ее, по благословению игумена Иеронима, в Петербург, где она прошла духовную цензуру, после чего была напечатана на Афоне.
Когда вышли номера «Русского инока» с рецензией инока Хрисанфа и с репликой архиепископа Антония (Храповицкого) на ту же тему, о. Антоний был очень возмущен их содержанием и захотел «предпринять словесную защиту Имени Господня», <…> он написал открытое письмо от имени «иноков афонских» архиепископу Антонию (Храповицкому), где разъяснял позицию афонских имяславцев, указывая, что они следуют учению о. Иоанна Кронштадтского и вовсе не возводят буквы и звуки имени Божия «по существу на степень Божества», но веруют, что в имени Божием присутствует Сам Бог и оно неотделимо от Него и «исполнено животворящей силы Духа Святого». В письме содержалась просьба напечатать его в «Русском иноке», но этого сделано не было. Между тем болезнь глаз у о. Антония все больше обострялась.
«Тогда, — пишет Булатович, — в отчаянии я решился на крайнее средство и, несмотря на то, что дневной свет и ветер был для меня нестерпим, взял палку и пошел на другой конец Святой горы в пещеру к угоднику Св. Нилу Мироточивому искать у него благодатной помощи в моей неисцельной болезни. Возвратился я оттуда через три дня, к общему удивлению всех, здоровым и зрячим и немедленно же приступил к писанию моей апологии. Между прочим, во время моего богомолья мне совершенно случайно, если вообще считать допустимыми в мире случайности, пришлось переночевать на келии св. Григория Паламы и отслужить литургию в церкви его имени. Этот святой известен, как защитник того же самого догмата, который ныне защищаем мы» (МБ, 21).
Хотя о. Антоний и мог теперь печатать на пишущей машинке, однако перечитывать написанное мог с трудом и тем более не мог читать много книг, чтобы искать там свидетельства в пользу имяславия. Однако такие свидетельства стали выписывать и приносить ему другие монахи, узнав, что он взялся за книгу в защиту почитания имени Божия. <…>
«Странно было слышать из уст монаха такое неблагоговейное название святоотеческих и евангельских текстов, — вспоминает о. Антоний. — Но я спросил игумена, что же он нашел в этом “салате” несогласного с учением святой Церкви? Игумен не сумел мне на это ответить и послал за о. Климентом, чтобы тот указал мне места в моей апологии, которые не согласны с учением Церкви. Очевидно, игумен не прочел апологии, как то обещал сделать, но поручил прочитать ее и высказать суждение о ней о. Клименту.
Климент открыл апологию и показал мне текст: “Глаголы, яже Аз глаголах вам, Дух и Живот суть”, — и спросил, по какому праву написал я эти слова с большой буквы, когда в Евангелии они стоят с маленькой, и по какому праву я обожествляю слова Господни. На это я ответил, что в Евангелии вообще по-гречески и славянски все написано с маленьких букв, кроме заглавных слов и после точки, и что по смыслу, раз глаголы Божии суть дух и жизнь, то из этого следует само собою, что они не могут быть тварью, и что Сам Господь свидетельствует этим, что они суть Его Божественная деятельность.
Но игумен прервал наш богословский спор и грубо сказал: “Ну, одним словом, я тебе приказываю немедленно сжечь эту книгу и не сметь больше принимать пустынников фиваидских”. Тогда я сказал, что не могу этого требования исполнить, в ответ на что игумен объявил мне, что запрещает мне священнослужение. Но тогда я сказал: “Ваше высокопреподобие, я отселе больше не ваш послушник, а вы не мой игумен, и прошу вас отпустить меня на все четыре стороны”.
Это заявление вывело игумена окончательно из себя, и он разразился бранными словами: “свинья” и т. п. Но я ни слова не ответил больше, сделал земной поклон перед святыми иконами, приложился к ним, сделал земной поклон игумену, как то полагалось обычно, но не взял благословения и, сказав: “Простите», — ушел и немедленно же в хозяйственном управлении скита попросил дать мне вьючных мулов для перевозки моих вещей на келию Благовещения, куда меня с любовью принял маститый старец о. Парфений. <…>
Из монахов Андреевского скита Булатовича после его ухода сначала почти никто не посещал. Зато в это время о. Антоний вступает в переписку с М. А. Новоселовым и о. Павлом Флоренским, в надежде, что с их помощью ему удастся напечатать «Апологию». В своем первом письме Новоселову, от 13 августа 1912 г., он вкратце описывает мнения имяборцев, называет их ересью и просит прочесть «Апологию» и помочь с ее публикацией. Положительный ответ от Новоселова он получил уже в сентябре и 26 сентября написал другое письмо, с благодарностью, послав и переделанный вариант начала «Апологии», а со следующей почтой дослал и остальную часть нового варианта «Апологии».<…>
16 мая 1913 г. в Санкт-Петербурге состоялось заседание российского Синода, где имяславие было осуждено, а 18 мая соответствующее Послание Синода было издано в № 20 «Церковных ведомостей». Имяславцы, ознакомившись с Посланием, стали составлять на него возражения, но никто из членов Синода их и не собирался читать. Теперь, когда и греческий, и русский Синоды осудили имяславцев, они сочли, что к «еретикам» можно было применять самые суровые меры воздействия.
Российский Синод командировал на Афон архиепископа Никона (Рождественского), вместе с которым поехал и С. В. Троицкий. Оба они были авторами докладов, на основе которых Синод осудил имяславие, а теперь посылались для вразумления «бунтовщиков». <…> Имяславцы отказались изменить своей вере, и тогда было принято решение, которое уже задолго до этого предлагал архиепископ Антоний (Храповицкий), — изгнать имяславцев с помощью военной силы. 3 июля произошло насильственное удаление имяславцев из Пантелеимоновского монастыря, причем солдаты били безоружных монахов прикладами и штыками, поливали из шлангов холодной водой, спускали с лестниц; многие иноки были избиты до крови, несколько человек было убито. Имяславцы из Андреевского скита покинули Афонскую Гору без насилия 6–7 июля. Все монахи-имяславцы были вывезены в Одессу, куда прибыли 13 июля. Там их обыскали, остригли им волосы, лишили монашеской одежды и, облачив в мирскую, отправили к местам приписки. Всего с Афона было вывезено больше 800 монахов, и при этом в России только считанные единицы из них были признаны действительно имевшими монашество и священный сан, поскольку за несколько дней до этого, 6–9 июля, российский Синод принял Определение, согласно которому монашеский сан мог быть признан только за теми, кто получил постриг в России; постриг, совершенный на Афоне, вообще не признавался. Синод распорядился не допускать имяславцев в монастыри, и только тем из них, чей постриг был признан или будет признан в дальнейшем, было решено отправить на одесские подворья афонских монастырей. <…>
Несмотря на очевидное нежелание церковной власти разобраться в вопросе об имяславии по существу, о. Антоний не терял надежды на торжество справедливости, тем более что афонские события вызывали в России далеко не однозначную реакцию. <…> Отец Антоний не сидел сложа руки: несмотря на болезнь глаз и недостаток необходимой литературы, он продолжал писать в защиту имяславия, его статьи публиковались в российских изданиях, он вел полемику с имяборцами. С помощью М. А. Новоселова о. Антоний в 1913 г. составил и издал сборники «Материалы к спору о почитании Имени Божия» и «Мысли Отцов Церкви об Имени Божием».
С 6 августа 1913 г. он проживал в Луцыковке, в имении своей матери — точнее, в том, что от него осталось. Имение было сожжено и разграблено бунтовщиками еще в июне 1905 г., сама госпожа Булатович жила в г. Сумы, а о. Антонию приходилось ютиться в небольшой холодной хате, питаясь черствым хлебом, борщом и кашей без масла, чай был роскошью.<…>
Началась война с Германией, и в августе он подал ходатайство о разрешении «посвятить себя на обслуживание духовных нужд христолюбивых воинов» и отправился полковым священником на фронт, в 16-й отряд Красного Креста. На фронте Булатович провел три года и однажды даже поднял солдат в атаку в решительный момент, за что был представлен к боевому ордену Св. Владимира 3-й степени с мечами. Отряду приходилось действовать в тяжелых условиях, а на Карпатах о. Антоний перенес возвратный тиф, в результате чего окончательно подорвал свое и без того уже ослабевшее здоровье и был вынужден покинуть фронт.<…>
До 1918 г. у имяславцев еще была надежда на рассмотрения их дела Поместным Собором, который начался в августе 1917 г. 23 мая 1917 г. архимандрит Давид, монах Ириней и о. Антоний от имени всех имяславцев подали Прошение Всероссийскому съезду духовенства и мирян «о прекращении церковного на них гонения и о восстановлении их иноческих прав».
Надо ли говорить, что обращения эти успеха не имели. Собор волновали куда более важные для него вопросы: например, в декабре 1917 г., т.е. когда власть уже взяли большевики, на заседании Собора обсуждались размеры зарплат священникам и дьяконам из средств Государственного Казначейства, о положении церковных школ, о религиозном воспитании, благоустройстве приходов, организации духовных академий… А распространитель ереси имяборчества архиеп. Антоний едва не стал Всероссийским патриархом — из трех кандидатов за него было подано больше всего голосов, и только жребий решил дело в пользу патриарха Тихона.<…>
После этого о. Антоний поехал в Луцыковку, где и жил в своей келье до смерти. По воспоминаниям Г. В. Павленка, на улицу он почти не выходил, поскольку у него болели глаза, однако служил в местной церкви, и на его службы приходило много народу, особенно потому, что о. Антоний имел «чудно красивый голос».<…>
В ночь с 5 на 6 декабря 1919 г. о. Антоний был убит грабителями. Убийцы искали у него деньги, но ничего не нашли. Он был похоронен там же, в Луцыковке. Так окончил свой жизненный путь блестящий офицер, бесстрашный исследователь Эфиопии, строгий монах и пламенный борец за святоотеческое учение об имени Божием.
Служба св. Антонию, составленная монахиней Кассией здесь.
Исповедаю имяславие,и только в осознании этой ВЫСОТЫ молюсь о спасении души своей…