Краткое жизнеописание профессора Казанской духовной академии
Виктора Ивановича Несмелова

Из книги А. Журавского «Казанская Церковь в эпоху гонений» 

<…> Виктор Несмелов родился в 1863 году в семье священника села Верутновка Сердобского уезда Саратовской губернии. Обычная семья сельского пастыря и столь же проторенная стезя, которой пошел Виктор: начальная школа в родном селе, духовное училище в городе Петровске, Саратовская Духовная Семинария, курс которой он завершил в 1883 году, и, наконец, Казанская Духовная Академия, – духовное учено-учебное заведение, с которым будет связана лучшая часть сознательной творческой жизни Виктора Ивановича. Незаурядное усердие, живой пытливый ум и Богом данный талант, а, вместе с тем, трезвенность, не позволяющая превозноситься и впадать в гордыню, – все это вкупе не только выдвинуло Несмелова среди выпускников богословского отделения Академии, но и уже при его ученичестве стяжало ему славу первого среди равных.

По окончании Академии Несмелов получил степень кандидата богословия, однако курсовое его сочинение «Догматическая система святого Георгия Нисского» было столь высоко оценено, что рекомендовалось к представлению на соискание ученой степени магистра богословия, каковая и была присуждена 24 июня 1888 года. С октября 1888 года Несмелов является доцентом Академии по кафедре метафизики, в январе 1896 года – он уже экстраординарный профессор. В 1895 – 1896 гг. журналом «Православный собеседник», издаваемым при КДА, осуществляется публикация несмеловских чтений по философии, а уже в 1898 году более чем десятилетний труд молодого русского философа был издан отдельной книгой в качестве первого тома фундаментального исследования «Наука о человеке».

В немалой степени уговариваемый сослуживцами по академической корпорации, и, видимо, самим ректором, Несмелов подает свою работу в Совет Академии на соискание степени доктора богословия, каковая и была ему присуждена 18 ноября 1898 года.

<…> К началу печально известного 1917 года Несмелов более чем преуспел в академической карьере, хотя к чинам никогда и не стремился: он был действительным статским советником, заслуженным ординарным профессором по кафедре систематической философии и логики, членом Правления Академии (еще с 1909 года). О признании ученых и педагогических трудов Несмелова свидетельствуют и многочисленные его ордена : Станислава III и I степеней, Св. Анны III и II степеней, Св. Владимира IV и III степеней.

Февральский, а после и Октябрьский перевороты привнесли смятение в умы и опустошение в души русских людей. И лишь немногие сумели сохранить трезвый взгляд на происходящие события; одним из таких был, несомненно, и профессор Несмелов. С начала 1918 года начинается цепь трагических событий, приведших – в результате – к закрытию Академии. Здания последней вначале были заняты Псковским кадетским корпусом, после – тифозным военным госпиталем и мусульманскими военными отрядами. Профессора Академии вынуждены были существовать на нищенское жалование, выплачиваемое еще по штатам, разработанным при Временном правительстве. Так, и.о. секретаря Академии даже при увеличенном на 50% штатном жаловании получал всего 200 рублей! И только с конца 1920 года стал получать 2000 рублей. Некоторые профессора покинули в это время академическую службу по причине невозможности прокормить семью на то, что получали за свои труды, некоторые умерли от тифа. Оставшиеся, движимые стремлением сохранить дух Академии и не желая мириться с разгромом казанской высшей духовной школы, проводили занятия у себя на квартирах и в Иоанно-Предтеченском монастыре, где тогда находилось Епархиальное управление. Во время отсутствия ректора Академии епископа Анатолия (Грисюка), в тяжелые и трагические дни после взятия Казани Красной армией (владыка находился на сессии Поместного Собора в Москве) исполняющим обязанности ректора был Несмелов. Пользующийся безупречной репутацией деятеля твердого и последовательного в отстаивании интересов Академии, человека огромного авторитета в академически-университетских и церковных кругах, Несмелов замещал Преосвященного ректора и во время вынужденных отъездов последнего в Москву. У профессуры Академии исполнение Несмеловым подобных обязанностей, сопряженных тогда с совершенно недвусмысленными угрозами со стороны властей, вызывало тем большее уважение, что все знали о семейной трагедии Виктора Ивановича: один из трех сыновей его – Валентин, был среди тех семерых большевиков, которые вторгшись в июне 1918 года в пределы Раифской обители, были убиты сбежавшимися из окрестных сел крестьянами. Эта личная драма переживалась Виктором Ивановичем много болезненнее по причине того, что избрание сыном пути, приведшего к столь бесславному концу, сам Несмелов рассматривал как личное поражение, поражение педагога, пекущегося о духовном возрастании будущих деятелей Церкви и просмотревшего духовную болезнь собственного сына. И все же это не ожесточило Несмелова, не заслонило перед ним необходимости и важности его общественно-церковного служения, не встало между ним и Церковью.

Лишив Академию зданий, служебных и жилых помещений, прекрасной типографии и бесценной академической библиотеки, безбожная власть посчитала за сим дело по закрытию казанского высшего духовного заведения завершенным и благодушно устранилась от наблюдения за академическими служащими. Каково же было удивление ЧК, когда ее агенты донесли, что, несмотря на учиненный Академии разгром, она существует, но… как бы нелегально. Самое досадное для власти было то, что никто из профессуры и не скрывал того, что читает лекции, но поскольку последние проводились на квартирах преподавателей Академии, то доступа агентам ЧК туда не было. Пребывание же в неведении относительно того, что же там творится, привело госбезопасность в бешенство. Все преподаватели, в том числе епископ Анатолий и Виктор Иванович Несмелов, в марте 1921 года были арестованы. Их обвинили в нарушении декрета ВЦИК от 23.01.18 «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви» и в содержании незарегистрированного учреждения. Однако профессура аргументированно возражала, что, во-первых, никаких официальных постановлений о закрытии Академии не было, посему последняя и продолжала существовать, но – по обстоятельствам времени в иной организационно-административной форме, во-вторых, что до отделения школы от Церкви, так ведь в Академии обучались люди гораздо старше 18 лет и, стало быть, на нее ограничения совдеповского декрета не распространяются. Более того, как выяснилось, разрешение о продолжении существования Академии от властей было, но … устное. Так, один из профессоров КДА был направлен к завотделом Народного Образования Максимову с поручением выяснить отношение Наркомпроса к КДА. В ответ профессор услышал: «Академия может существовать, лишь бы она не была конфессиональна» (!) Так как богословская школа не может быть неконфессиональной, то на выраженное недоумение гр-н Максимов ответил следующим недвусмысленным пояснением: «то есть, не контрреволюционна». Понятно, что он получил уверение в том, что никакой контрреволюции в Академии не было и нет. «Тогда существуйте», – милостиво разрешил начальник, будучи при этом хорошо осведомлен, что всякой материально-финансовой базы для такового существования Академия лишена.

Выяснив, что ни под какой из параграфов Уголовного кодекса «академиков» подвести не удастся, ЧК освободила из заключения преподавателей КДА, однако задним числом, для острастки, постановлением от 5.10.21 дало им по году концлагеря условно. И только епископ Анатолий был выслан в Москву, где заключен в Бутырскую тюрьму. Однако всего через месяц после вынесения приговора, в ноябре 1921 года, академическая корпорация добилась вместе с епископом Иоасафом возобновления деятельности Академии в виде Богословских Курсов, и еще два года (вплоть до ареста епископа Иоасафа) высшее духовное учебное заведение в Казани продолжало существовать. Существовать за счет энтузиазма и мужества тех, кто понимал, что единожды разоренное и покинутое восстанавливается не скоро, да и восстанавливается ли вообще?

На жалованье, выплачиваемое за чтение лекций, прожить было невозможно, посему многие из преподавателей прирабатывали частными уроками, да и во всех светских учреждениях ощущалась нехватка образованных людей. Несмелов, например, в 1919 и 1930 годах работал в Казанском губернском статистическом бюро в качестве помощника заведующего, а с октября 1920 по ноябрь 1922 годов работал профессором истории, философии, логики и мировоззрения при Казанском госуниверситете.

В 1932 году местное ГПУ сфабриковало дело по так называемому «филиалу всесоюзного политического и административного центров контрреволюционной церковно-монархической организации “Истинно-Православная Церковь” в Казани». По делу проходили ссыльный епископ Иоасаф Чистопольский, находившийся на поселении в Козьмодемьянске, епископ Нектарий Яранский, живший на поселении в Казани, несколько казанских и ссыльных священников, монахинь и профессоров КДА. И первым в обвинительном заключении прокурора (даже впереди епископов) стояло имя 60-летнего профессора Академии и Университета Виктора Ивановича Несмелова. Ему вменялось в вину то, что он вдохновил возникновение Казанской к/р организации церковников и в антисоветском духе обрабатывал советскую учащуюся молодежь (в составленной чекистами схеме казанского филиала ИПЦ квартира Несмелова именовалась не иначе как «политический салон»). Дело в том, что Несмелов даже в 30-х годах оставался наиболее известной и авторитетной фигурой в среде академической интеллигенции и отличался независимостью, а, подчас, и резкостью суждений относительно безбожной власти и ее бесчинств. Его опасались (как бы не нажить себе со столь непримиримым собеседником неприятностей), но к нему и тянулись. Престарелый профессор, отдавший Академии 41 год, переживший ее 75-летний юбилей, а после – разгром, был живой энциклопедией и живою же легендою. На квартире у него, к 30-м годам уже тяжело болевшего, собирался цвет казанской духовной оппозиции: профессора уничтоженной Академии, по-тихоновски настроенное духовенство, студенчество, озабоченное поиском духовного спасения в условиях апостасии. Если митрополит Кирилл, а после его ссылки – епископ Иоасаф, были непререкаемыми авторитетами из лиц духовного звания, то из мирян таким авторитетом несомненно являлся Несмелов (особенно после отъезда из Казани Иринарха Стратонова и ссылки Платона Ивановича Иванова).

Двери дома Несмелова (на ул. Достоевского, 52, кв. 1) всегда были открыты для ищущих правды Божьей и для страдающих за нее. Сюда приходило ссыльное духовенство, от своих соузников зная, что здесь найдут единомыслие, участие и помощь. Именно сюда в 1930 году первым делом пришел прибывший в Казань на поселение епископ Яранский Нектарий (Трезвинский), только что отбывший срок в Соловецком концлагере. На Казань его ориентировал епископ Глазовский Виктор (Островидов), почитатель и ученик Несмелова по КДА. Собиравшиеся в квартире у Несмелова профессора Академии: Евлампий Яковлевич Полянский, Иван Иванович Сатрапинский, Иван Михайлович Покровский, Михаил Николаевич Васильевский, о. Николай Васильевич Петров, секретарь Совета Академии Александр Семенович Люткин, находя друг в друге поддержку и единство мысли, не переставали делать то, что было по их возможностям и силам: помогали ссыльному духовенству, бывшим сослуживцам по Академии, лишенным пенсий, занимались с молодыми людьми, жаждавшими припасть к бесценному кладезю учения Христова, ходили по инстанциям, опротестовывая решения о закрытии тех или иных церквей. От епископа Иоасафа из Козьмодемьянска, Несмелов получал через нарочных и доверенных лиц копии обращений митрополита Кирилла к митрополиту Сергию и Казанской пастве для распространения этих документов в Казани. Сам Виктор Иванович с самого начала принял сторону митрополита Кирилла. В своем письме Астраханскому епископу Андрею (Комарову) в 1930 году Несмелов писал:

«Я только что ознакомился с теми важнейшими документами, которыми обменялись между собой ссыльный митрополит Кирилл и благоденствующий на явную погибель Православной Церкви митрополит Сергий. Считать отщепенцем митрополита Кирилла я не могу, я вижу в нем доблестного священномученика за Церковь Христову и с упованием взираю на него как на будущего Спасителя Церкви…»

Но нашелся среди людей, родственно близких семье Несмеловых, предатель (сия особа состояла после в обновленческом Епархиальном Управлении) и 31 августа 1930 года были произведены массовые аресты. Неудивительно, что Несмелов проходил первым по этому делу. По характеру бескомпромиссный и твердый, профессор и на утомительных для его расстроенного здоровья допросах отвечал резко, не церемонясь с большевистскими авторитетами. Не могли Несмелову простить и его свободолюбия, ведь ни для кого не было секретом, что он посещаем ищущими чистого и светлого во мраке неправды, которые шли к нему, преодолевая вполне понятную робость перед столь именитым ученым и вполне объяснимый страх, ибо каждый сознавал, как эфемерно пребывание на свободе «бывших» (как тогда их называли) людей. Да и самая «свобода» – что было призрачнее ее в условиях тотальной слежки, доносительства и гонений на Православие. Несмелов же был удивительно чужд всякому приспособленчеству, оставаясь таким же определенно самостоятельным в своих суждениях богословом и в то же время ортодоксальным православным христианином, с большим скепсисом относящимся к многочисленным попыткам «обновления» Церкви.

Многих молодых людей, приходивших к Несмелову, волновала тогда проблема соотнесения теории «марксизма-ленинизма» и Христианства. По свидетельству одного из тех, кто бывал у Несмелова, профессор утверждал, что «нечего марксизму гордиться новизной», это есть смесь разных философских систем, есть «лоскутная философия», нет в марксизме и никакого ленинизма, а есть «догма, которая убивает всякую свободу мысли и калечит молодежь». Сам Несмелов во время допроса в ГПУ на вопрос следователя, о чем же он мог беседовать со студентами, посещавшими казанского философа, ответил так:

«Беседовал по вопросам философии, в частности, о диалектике Гегеля – я отвечал толкованиями самого Гегеля. С теорией материализма я не согласен. Имен К. Маркса и В.И. Ленина не упоминал, т.к. ни того, ни другого не считаю философами. Карл Маркс, с точки зрения философа-мыслителя, – самый жалкий немецкий бюргер. В таком свете я только и мог оценить К. Маркса и Ленина».

Не побоялся Несмелов указать в анкете награды, полученные от царского правительства за службу в Академии (многие тогда скрывали подобные отличия, опасаясь за свою жизнь).

Интересовало следователя и то, с кем из православных архиереев был знаком казанский профессор; Несмелов отвечал так:

«Из моих учеников по Казанской Духовной Академии, оставшихся в живых, я знаю: Митрополита Харьковского и Украинского Пимена Пегова, Митрополита Минского и Белорусского Михаила Павского, Архиепископа Ульяновского Виссариона Зарина, Архиепископа Черниговского Василия Богоявленского, Епископа Астраханского Андрея Комарова, Епископа Иоасафа Удалова, Епископа Спасского Варсонофия Лузина, Архиепископа Казанского Афанасия Малинина, Архиепископа Вятского Стефана, Епископа Виктора Островидова (Глазовский) и др.».

Практически все, названные Несмеловым, приняли венец мученический. Как было не гордиться такими учениками, и как нам не преклониться пред учителем, воспитавшим таких сынов Церкви. Виктор Иванович, узнав, что ГПУ перехватило одно из его писем епископу Андрею, пояснил, дабы пресечь все дальнейшие попытки установить его церковные связи:

«В переписке с монашествующими и епископами, упомянутыми выше, никогда не состоял, за исключением Епископа Астраханского Андрея Комарова. Последнему на его письма я отвечал». С ним Несмелов переписывался около шести лет. «Переписка наша, – добавил профессор, – касалась вопросов организации церковной жизни – я негодовал на нарушения постановлений Собора, в частности, высказывал недовольство назначением пастырей Церкви, так как считаю, что назначение или перемещение священнослужителей – дело верующих…»

По собственному же признанию, Несмелов посещал церковь больше кладбищенскую. Церковь Ярославских чудотворцев, что на Арском кладбище, вообще особняком стояла среди казанских храмов. Здесь часто служило ссыльное духовенство, которому если что и разрешалось совершать из треб, то только панихиды. Заведующим кладбищем тогда был Николай Галахов, приговоренный Ревтрибуналом Чувреспублики в 1922 году за сопротивление изъятию ценностей к расстрелу, который в последний момент был заменен 10 годами принудительных работ со строгой изоляцией. Выйдя по амнистии через пять лет, Галахов поселился в Казани. У него на квартире также собирались верные ссыльному митрополиту Кириллу церковнослужители и миряне. Бывал здесь, конечно, и профессор Несмелов. Никогда и ни перед кем не скрывавший того, что стоит на стороне митрополита Кирилла, Виктор Иванович мужественно свидетельствовал и на допросе о своих убеждениях:

«Принадлежу тихоновской ориентации. С политикой – церковной – митрополита Сергия совершенно не согласен. Прежде всего из-за администрирования, а затем и потому, что Церковь поставлена в рамки ведомства православного исповедания. С ориентацией митрополита Кирилла, касающейся церковных дел, я целиком согласен».

На вопрос, как Несмелов относится к интервью митрополита Сергия иностранным корреспондентам, профессор отвечал так:

«Заявление митрополита Сергия в его интервью иностранным корреспондентам о том, что в СССР церкви закрываются по желанию верующих, осуждаю – считаю, что церкви закрываются без согласия и ведома верующих…»

Ну и венцом будущего обвинительного заключения против Несмелова стало следующее заявление престарелого профессора в ответ на провокационный вопрос: есть ли в СССР притеснение Церкви?

«Мероприятия советской общественности, касающиеся Церкви, одобрить ни в коем случае не могу. Считаю, что духовенство властию притесняется…»

Дело разбиралось почти два (!) года, по тем временам срок чрезвычайно громадный. Несмелова, уже ко времени ареста тяжело больного, да еще с окончательно расстроенным здоровьем от тюремного заключения, вскоре выпустили под домашний арест, оставив «строптивого» профессора умирать там. Однако, думается, была и другая причина, приведшая к тому, что после вынесения всем приговоров (чрезвычайно «мягких», заметим, это после полутора-то лет следствия), сам Несмелов, проходивший первым в списке обвиняемых, практически не был репрессирован. Причина эта заключалась… в сыне Несмелова. Сыне – Валентине Несмелове, к тому времени объявленном казанскими большевиками героем, зверски убитым «врагами молодой Советской власти» подле стен Раифского монастыря. Авторы всех «исторически-объективных» монографий, посвященных «контрреволюционной деятельности Тихоновской Церкви», уже воспели «подвиг семерых большевиков, павших за Советскую власть», всяк по-своему перекладывая и перевирая эту историю, каждый раз дополняя ее новыми подробностями. Трагедия у Раифской пустыни стала хрестоматийным примером, иллюстрирующим «злодеяния черносотенных тихонцев-монахов». Возле разгромленного монастыря был поставлен памятник павшим, а именем Валентина Несмелова была даже названа улочка в Казани, правда, едва ли не самая маленькая в городе, но все-таки… Налаженный механизм идеологической машины работал хорошо и вдруг – такой сбой… Проводись сие «расследование» в 1936 году или позже, думается, ни на какое родство не посмотрели бы, и участь Несмелова была бы предрешена (хотя сам Несмелов в графе: были ли или есть ли родственники в РККА, написал: нет). Но шел год 1932-й, предыдущие два года были как никогда «расстрельными» (в начале 1930 г. были расстреляны Раифские монахи, по обвинению, среди прочего, и в участии в расправе над семерыми большевиками), и ГПУ решило удовлетвориться «малыми» мерами возмездия, да ведь и на следующие годы надо было оставить… И престарелого профессора оставили дома доживать – как тогда всем представлялось – свои последние земные дни. Но Господь судил иначе, и Виктор Иванович прожил еще долгих пять лет. Из этих последних пяти лет жизни три года были проведены Несмеловым едва ли не в идейном одиночестве. Только родные окружали его. Все единомышленники, после процессов 30–32-х годов, оказались в тюрьмах, концлагерях и ссылках. Только в последние два года в Казани стали появляться сослуживцы Несмелова по Академии, прежние знакомые из духовенства. Появляться, чтобы едва ли не всем быть расстрелянными в тюрьмах НКВД в страшном 1937-м. Как знать, не призови Господь вовремя раба Своего Виктора, быть может, и Несмелов принял бы мученический венец от рук безбожников в застенках органов госбезопасности, как это было с бесстрашным обличителем обновленчества, ближайшим сотрудником митрополита Кирилла епископом Иоасафом, известным протоиереем Николаем Троицким, последней настоятельницей Феодоровского монастыря игуменьей Ангелиной (Алексеевой), архиепископом Никоном Пурлевским и многими другими, убиенными в Казани в тот роковой 1937-й год. Но Бог дал казанскому профессору мирное скончание земной жизни. Несмелов был похоронен на одной аллее с другим гениальным казанцем, автором неевклидовой геометрии, первым ректором Казанского Императорского Университета Н.И. Лобачевским. Характерно, что даже дата смерти Несмелова в несчастной России, всегда почему-то несправедливо жестокой к лучшим своим сыновьям, оказалась мистифицированной: как заметил в своих публикациях о Несмелове член правления казанского Общества славянской культуры М.Н. Белгородский, в «Философской энциклопедии» дважды сказано, что Виктор Несмелов умер в 1920 году, каковое утверждение перекочевало и в «Советский энциклопедический словарь».

Краткое жизнеописание Виктора Ивановича Несмелова составлено по документам, находящимся в различных архивах, в том числе и архиве КГБ Татарстана. Имя Несмелова внесено в «Помянник Новомучеников и Исповедников Казанских», составленный автором сего материала и насчитывающий на настоящий день 331 имя, среди коих – убиенных: 117 священноцерковнослужителей (архиереев, иереев, монахов, монахинь, диаконов) и 19 мирян.

<…>

 

ДЕЛО

О ФИЛИАЛЕ ВСЕСОЮЗНОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО И АДМИНИСТРАТИВНОГО ЦЕНТРОВ КОНТРРЕВОЛЮЦИОННОЙ ЦЕРКОВНО-МОНАРХИЧЕСКОЙ ОРГАНИЗАЦИИ «ИСТИННО-ПРАВОСЛАВНАЯ ЦЕРКОВЬ» В ТАТАРСКОЙ АССР

г. Казань

Допрос 22 июля 1931 г.

После закрытия Казанской Духовной Академии Несмелов преподавал некоторое время в Казанском госуниверситете философию, и его квартира всегда была полна студентов различных вузов, увлекавшихся философией, для которых Несмелов был непререкаемым авторитетом в философии.

На вопрос следователя, чем занимались собравшиеся у него, о чем говорил сам профессор, Несмелов отвечал:

«Беседовали по вопросам философии, в частности о диалектике Гегеля,– я отвечал толкованиями самого Гегеля. С теорией материализма я не согласен. Имен К. Маркса и В.И Ленина не упоминал, т.к. ни того ни другого не считаю философами. К. Маркс с точки зрения философа-мыслителя – самый жалкий немецкий бюргер. В таком свете я только могу оценивать К. Маркса и Ленина».

«Принадлежу к Тихоновской ориентации. С политикой церковной митрополита Сергия совершено не согласен. Прежде всего из-за администрирования, а затем и потому, что Церковь поставлена в рамки ведомства православного исповедания».

«С ориентацией митрополита Кирилла, касающейся церковных дел, я целиком согласен».

«Мероприятия советской общественности, касающиеся Церкви, одобрить ни в коем случае не могу. Считаю, что духовенство властью притесняется».

«Заявление митрополита Сергия в его интервью иностранным корреспондентам о том, что в СССР церкви закрываются по желанию верующих – осуждаю, считаю, что церкви закрываются без согласия и ведома верующих».

Пытаясь выяснить контрреволюционные «связи» Несмелова, следователь потребовал назвать, с кем из архиереев лично знаком Несмелов, с кем переписывался.

«Из моих учеников по Казанской духовной академии, оставшихся в живых, я знаю: Митрополита Харьковского и Украинского Пимена Пегова, Митрополита Минского и Белорусского Михаила Павского, Архиепископа Ульяновского Виссариона Зарина, Архиепископа Черниговского Василия Богоявленского, Епископа Астраханского Андрея Комарова, Епископа Иоасафа Удалова, Епископа Спасского Варсонофия Лузина, Архиепископа Казанского Афанасия Малинина, Архиепископа Вятского Стефана, Епископа Виктора Островидова (Глазовского) и др.».

«В переписке с монахами и епископами, упомянутыми выше, никогда не состоял, за исключением епископа Астраханского Андрея Комарова. Последнему на его письма я отвечал». (С ним переписывался лет 5-6, в год по 3-4 письма).

«Переписка наша касалась вопросов организации церковной жизни – я негодовал на нарушение постановления Собора, в частности высказывал недовольство назначением пастырей Церкви, т.к. считаю, что назначение или перемещение священнослужителя – дело верующих».

«Посещал церковь больше кладбищенскую, как верующий человек».

Арестован не был по болезни. В обвинительном заключении прокурора в резолютивной части с обвинениями В.И. Несмелов был помещен на первое место перед епископом Иоасафом Удаловым и епископом Нектарием Трезвинским, шедшими на втором и третьем местах.

Несмелову были предъявлены следующие обвинения: обвиняется в том, «что:

а) вдохновил возникновение Казанской городской к/р организации церковников и принимал деятельное участие в антисоветской обработке молодежи, в т.ч. студенчества, предоставляя свою квартиру для совещаний к/р организации;

б) принял деятельное участие в преобразовании упомянутой организации в филиал Всесоюзного центра церковно-монархической организации «Истинно-Православная Церковь» и в антисоветской деятельности этого филиала.

Виновным себя признал частично.

Из-за временной болезни находится под подпиской о невыезде по адресу: г. Казань, ул. Достоевского, д. 52, кв. 1».

Архив КГБ РТ, д. № 2-18199 (в 6 томах), т.1, лл. 629-632.