Как я пришел в ИПЦ

Публикуем рассказ Эдуарда Барановского, прихожанина храма св. Елисаветы в Санкт-Петербурге, о его пути в «свою» Церковь.

Вместо вступления: несколько слов о термине ИПЦ

С буквами «П» и «Ц», я думаю, всем всё понятно. «П» — православная. «Ц» — церковь. Букву «И» то есть слово «истинная» в этой аббревиатуре не следует понимать так, что мы, члены ИПЦ, заявляем о себе, что мы это истина в последней инстанции, ведь мы прекрасно отдаём себе отчёт в том, что истина в последней инстанции это Сам Христос. Я слышал, как один наш прихожанин рекомендовал понимать слово «Истинная» как маркер, как название, чтобы было понятно о каком собственно сообществе идёт речь. В нашем случае, как я понимаю, слово «истинная» было добавлено к названию нашей церкви в России, чтобы противопоставить определённую группу христиан той ошибочной и греховной политике официальной церкви в период гонений после октябрьского переворота. Тогда же возникло и название «катакомбная», что в общем-то довольно точно определяло положение Церкви в России на тот момент.

Об этом всё. Итак, вот мой небольшой религиозный опыт поисков Бога и Церкви и всё, что с этим связано. Начнём издалека…

Робинзон Крузо

Первое своё воспоминание на тему веры я помню хорошо. В школу я ещё не ходил; мы с мамой и сестрой жили в квартире у прабабушки, единственного верующего человека, которого я помню за первый примерно двадцатипятилетний период своей жизни. Именно ей мы с сестрой обязаны крещением, которое она совершила втайне от своей дочки (нашей мамы) и её мужа (нашего папы, который на тот момент с мамой уже успел развестись). Так вот, окна нашей квартиры на шестом этаже, где мы жили, выходили прямо на нынешний Иоанновский монастырь на Карповке, но тогда (в конце 60-х), конечно, никаким монастырём он не был. Помню, прабабушка мне говорила, что там была бумажная фабрика. И вот иногда, причём довольно часто, я наблюдал, как к стене этой «фабрики» приходили женщины в чёрных одеждах и платках. Что они там делали, я тогда не знал, но их небольшие группы чётко отложились у меня в памяти. Мне казалось, что некоторые из них подолгу плакали у стены этой «фабрики». Я смотрел на них тогда со смешанным чувством жалости и интереса — уж очень сильно они как-то отличались от всего того, что вообще я наблюдал в своей жизни.

Ещё один момент из того времени — книжка «Робинзон Крузо». Нужно сказать, что я рано научился читать — годам к четырём. Я не помню своего Букваря, не помню никакой “Азбуки», но помню, что у бабушки было всего две книги — «Овод» Этель Войнич и «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо. Читать мне было особо нечего, и я читал эти две книжки. Сначала одну, потом вторую, потом опять первую и так далее. С «Оводом» у меня как-то не очень хорошо получалось, но зато «Робинзона Круза я знал почти наизусть, особенно разные динамичные моменты. Даниэль Дефо, я думаю, был верующим человеком, и хотя в тех советских изданиях слово “Бог» было напечатано с маленькой буквы, само слово это и какую-то хорошую атмосферу, которую создавало чтение, я хорошо помню. Помню — а это было около пятидесяти лет назад, а мне было лет пять всего — слова из дневника Робинзона Круза: «Бог был милостив ко мне». Помню шелест этих старых страниц и даже их запах.

Видимо уже тогда (как я это понимаю только сейчас) у меня начало формироваться понимание, что вера, церковь это что-то значительно отличающееся от «всего остального» и от тех людей, которые «как все». Уже тогда видимо я где-то в глубине своей ещё детской души осознавал, что то, что близко к Богу, к святости должно быть не успешным с мирской точки зрения, не громковещающим, не блистательным. Но сокровенным, скромным, просящим внимания, тонким и достойным защиты — «веянием тихого ветра», как где-то написано в Ветхом Завете (по-моему, это где-то рядом с пророком Илией говорится). То же понимание, то же чувство, то же трепетное движение души, на мой взгляд, описано в словах «Се, стою у дверей и стучу».

Средство от похмелья

Теперь юные годы до армии…Тут говорить в общем-то и не о чем. Единственное, я помню, что тогда относился ко всем этим духовно-таинственным для меня вещам с почтением. При столкновении с этими моментами я — опять же интуитивно — понимал, что это какие-то ужасно мудрые и великие вещи, которые, к сожалению, очень редко попадались мне на пути. Тут нужно ещё отметить, что тогда в юности я вообще начинал вставать на «скользкую дорожку», как тогда говорили. И как мне кажется, тут очень большую роль сыграло отсутствие рядом хоть какого-то человека, которого бы я любил и уважал. Конечно, была мама, которая силилась меня воспитать в лучших культурных традициях той безбожной среды, которая меня окружала, но мне, как я думаю, нужен был авторитет, которого не было. Отец с нами давно уже не жил.

Эти юношеские годы я бы назвал началом реального, как сейчас говорят, отхода не только от христианских, но и от общечеловеческих правил, что, конечно, сказалось на моей душе. Поэтому, видимо, я и светлого-то вокруг себя ничего не видел. В Писании об этом есть. «Все мы совратились каждый на свою дорогу…» Не буду описывать всех интересностей и закрученностей следующего периода моей жизни, отмечу лишь, что их хватало выше крыши. Кстати, в целительность чтения Евангелия я поверил именно тогда и именно из-за того, что пил много, а закусывал мало.

Произошло это так. Когда моя вторая жена (как вообще я тогда себе жён заводил, ума не приложу — наверное, это они меня «заводили») выписалась из роддома с сыном, в числе всех её вещей я обнаружил Новый Завет в мягком переплёте, который в конце 80-х на каждом шагу раздавали протестанты всех мастей бесплатно. Книжка лежала у меня на видном месте, но руки, конечно, не доходили. Однажды дошли. Когда я был в состоянии тяжелого похмелья. Мой страдающий взгляд вдруг упал на розовую книжку, я её открыл и начал читать. Раньше я никогда не открывал Писания, хотя иногда подолгу смотрел на него на прилавках магазинов и многочисленных книжных кооперативных ларьков, которых в то время стало появляться предостаточно.

Почитал немного. Толком ничего не понял. Но обратил внимание на одну вещь — тяжесть похмелья начала уходить. Я не поверил. Продолжил читать. Да точно! Лучше начало становиться! «Ничёсе!», — думаю и, конечно, продолжаю читать. Практически не понимая смысла, но явно поправляя своё здоровье. Так и приноровился. Пить-то вроде ни меньше ни больше не стал, но знал лекарство — книжка под названием «Новый Завет». Вот такая загогулина со мной приключилась…

Конечно, потом я и в нормальном состоянии брался читать. И стал я там замечать важные для себя вещи. Попробую сформулировать как-то… Внутри себя в редкие моменты (а откуда бы они были частыми при моём тогдашнем образе жизни?) я думал о каких-то идеалах. Я по прежнему любил читать, хоть и редко теперь это у меня получалось. Я понимал слова о высокости любви, мне было совершенно не чуждо самопожертвование ради каких-то высших идей, да и ради любимого человека тоже. Я хорошо представлял себе, что такое мужество, а не «крутость». Но всё это было только внутри меня. И то проблесками. И вот именно об этих идеалах и говорилось в этой книжке.

Вся трагедия была в том, что вокруг меня этими идеалами никто не то что не жил — о них, складывалось впечатление, никто и не знал в принципе (а может, мне так казалось…). Идеалов вообще не любили в то время в том обществе, которое меня окружало. Реакцией на эти темы в лучшем случае было непонимание. Одним словом осмысление прочитанного в Новом Завете очень поддержало меня в то время. Оно мне как бы сказало: не ты один такой, всё это – есть, доброе, светлое, хорошее — есть, даже если ты сейчас этого и не видишь.

Особенно меня поразило место, где Христос говорил о любви мужа к жене, о единстве плоти. В то время была модна так называемая «свободная любовь» (эти понятия в основном принесла перестройка), и многие муссировали эту тему. Мы так жили с первой женой. Это было ново и интересно. Но я от этого ужасно страдал и никак не мог понять причины своих страданий. А тут — вот, всё написано! Оказывается любить только свою жену — это нормально! Оказывается, что не ходить в видеосалоны на эротику — это тоже нормально!

Поиски смысла

Теперь как-то всплывают в голове строчки из апостола Павла, где он говорит о том, что Бог создал нас для того, чтобы мы искали Его, хоть Он и недалеко от каждого из нас. Соответственно и рассматривать наш (в данном случае мой) путь нужно как поиск. Что бы нам при этом не казалось, но мы ищем. Не того, не там и не так, как надо, но ищем. Дух Божий, живущий в нас, стремится к своему Источнику. Это и есть, как мне кажется, та «желательная сила души», о которой говорят святые отцы.

Но вот что получается: желательная сила души есть, а об Источнике человек до времени ничего не знает. И обрушивается этой своей желательной силой на всё, что ни попадется. Вот и я обрушивался. Сначала искал неизвестно чего, потому что те ценности, к которым стремится большинство «нормальных» людей, меня серьёзно никогда не привлекали. А не привлекали, потому что ещё лет в 20 я думал над этим и задал себе вопрос: а дальше что? Ну достигну я того среднего мещанского счастья «тачка, дачка и собачка», даже пускай яхта и вилла в лучшем случае (а для этого нужно ох как попотеть), а потом? Мне-то от этого прибыток какой? Это всё снаружи, а внутри-то чего?! Смысл? Мне всё равно всегда будет чего-то не хватать, и чем больше и сильнее я буду стремиться к этому, тем больше буду от этих довольно непостоянных вещей зависеть. Семья? Но ведь это хлопоты и ответственность. Престижная работа? Но ведь это работа! Тогда я на этот вопрос ответа так и не нашёл. Нашёл я его позже, причем в таких обстоятельствах, где на первый взгляд искать какого-то смысла этого самого смысла меньше всего.

Оказалось, что смысл (в лучшем смысле этого слова) эффективнее всего познаётся тогда, когда уже ничего не остаётся. Когда ноль. Когда лишаешься всех тех привязанностей, которые только, как оказывается, сбивают с толку — и хороших, и плохих. Это достаточно болезненно. Но, зато, перефразируя одну цитату «смысл появляется в последний момент». У меня это было именно так.

Итак, первый этап это, как я уже сказал, поиски неизвестно чего. Кстати, эти поиски привели меня надолго к желанию внутреннего состояния алкогольной «радости», которая была заменой радости небесной. Второй этап это поиски чего-то, что я уже интуитивно чувствовал как «что-то такое есть» и что приносило мне облегчение и внутренне говорило мне, что я на правильном пути. Этот этап привел меня к Богу как я Его понимаю (есть такая формулировка в одном неплохом сообществе). Третий этап это поиски настоящего Бога, насколько о Нём вообще можно узнать. Этот этап у меня был связан с чтением различной религиозной литературы (причём не только христианской). Он привел меня к Священному Писанию. Тогда же на этом этапе со мной и произошло событие, которое можно назвать переломным в моей жизни. Оно разделило мою жизнь на «до» и «после» по самому большому счёту. Четвёртый этап я бы определил как поиск правильной деноминации в христианстве или поиск «настоящей церкви». Тут была уже и учёба в различных заведениях, и служение в различных «церквях». Этот этап закончился православием, если РПЦ вообще корректно так называть. Пятый этап это поиски себя, своего призвания в РПЦ, насколько это возможно с моим прошлым и с моим духовным уровнем. Этот этап был самым продолжительным — лет 15. Тут было много движений и много практики, много радостей, но и много огорчений.

А вот шестого этапа поисков я, если честно, ещё не вижу. Пятый этап кончился тем, что я пришёл в ИПЦ и понял, что пришёл туда, куда надо, или нашёл то, что в принципе и искал. И чего искать здесь — я пока ещё не знаю. Надо же! К какому неожиданному выводу для себя я вдруг пришел…Но это хорошо, что ответа нет. Значит нужно его искать… А это опять поиск… Таким образом можно предварительно сформулировать цель следующего этапа моих духовных поисков: зачем, для чего я пришёл в ИПЦ? Помоги мне, Господи, и на это раз!

Выборгская тюрьма

Итак, моё исходное состояние на момент описываемых событий:
1. Я в разводе со второй женой.
2. У меня отсутствует работа.
3. Если я ночую дома, то сплю в коридоре на старом кресле-кровати. В комнату меня мама уже спать не пускает.
4. На меня объявлен всесоюзный розыск, хоть и не по тяжёлой статье.
5. У меня нет друзей.
6. У меня нет уже никакой надежды и никакой перспективы. Я иногда понимаю, что чем скорее кончится моя жизнь, тем будет лучше для всех.

И тут меня “закрывают”, что в общем-то должно было произойти давно. Я оказываюсь в КПЗ и остаюсь там один на один с собой. С таким… В камере-то я не один, конечно. Там достаточно людей. Но на меня наваливается трезвость и от алкоголя, и по жизни. Я начинаю понимать: что я наделал и как я вполне имел возможность всего этого избежать, если бы сознательно выбрал другой путь. Это очень болезненно.

В камеру к нам попадает по ошибке, наверное, достаточно молодой человек, который называет себя православным. Для меня так же, как и для моих сокамерников, это большая неожиданность. Я внимательно слушаю, что он говорит. Мы находим какие-то общие темы. Не помню уже как там и что, но он обещает мне, когда его выпустят (а забрали его до трех суток, по-моему), что принесёт мне почитать что-нибудь православное. Я уже не верю таким обещаниям — слишком много там их дают в самом начале. Но даже разговор с ним приносит мне какое-то облегчение в той обстановке. Его скоро действительно отпускают. Я с печалью жму его руку.
— Ну я принесу что-нибудь, — говорит он.
— Да, да, — со вздохом говорю я.

Проходит день. Но он приходит! И приносит две книжки! Как обещал! Одну старую в бумажном переплёте, репринтное издание с «Ъ» на концах слов я оставил себе. Другая уже не помню, куда делась во всех тогдашних пересылах, переездах. Это были какие-то «Слова» Кирилла Александрийского, если я не ошибаюсь. Я вообще ничего там не понимал. В смысле смысла. В буквах, конечно, угадывал и читал знакомые слова, но тоже с трудом. Что-то о Христе. Но вот — о чудо! как написал бы классик — когда я открывал эту книжку, мне становилось гораздо легче, как тогда было легче с Евангелием с похмелья. Но тут похмелья не было. Была соответствующая тюремная атмосфера, и в этой духоте (не только физической) слова книги были глотком свежего воздуха при моём почти полном непонимании текста. Книга эта со мной путешествовала достаточно долго для всех тех перемещений и смены мест.

Кстати, немного о Крестах того времени… В заведении людей тогда находилось вдвое-втрое больше, чем оно могло вместить (начало 90-ых). И когда я туда попал, я был просто ошарашен тамошней суетой, какими-то движениями, постоянным гулом выкриков из камер на галёрке, открытым перебросом из камеры в камеру чая, сигарет, каких-то журналов, даже наркотиков. Я совсем не так представлял себе тюрьмы, про которые только читал в книжках. Охрана занималась только внешней охраной и следила, чтобы никто не убежал «во вне», да время от времени в камеры налетали так называемые «хоккеисты» в черных масках. Это был спецназ. Они периодически переворачивали всех и вся в камерах по порядку номеров, чтобы, видимо, заключённые иногда вспоминали, где они всё-таки находятся. Переворачивались все личные вещи, проводился тщательный обыск и все подозрительные вещи выбрасывались из камер. Заключённые в это время стояли молча спиной к стене. Однако, несмотря на все эти обыски, неугомонность криминальной публики не уменьшалась. Уже к вечеру каким-то образом в камерах опять появлялись различные запрещённые и не очень предметы. Изобретательности зеков мог позавидовать, я думаю, сам Стив Джобс.

Так вот… Переезд из Крестов в Выборг был для меня двухмесячным отпуском. В Выборге было действительно, как в кино. Просто классика. Тёмные чистые каменные коридоры, у каждого своё место в камере, серьёзная молчаливая охрана, обязательные дневные часовые прогулки в узких каменных секторах с вышкой посредине. У нас в камере был один рукодельник, который от нечего делать вязал крючком. Тапочки там разные, сувенирчики и прочее. Нитки брались из старых стираных вязаных носков. А вот с крючками было тяжело. Почему во множественном числе? Потому что этот рукодельник заразил всех своим рукоделием. Ниток, конечно, не хватало, но мы распускали старые изделия и вязали новые. Крючки мы делали из алюминиевых ложек, которые нам выдавали. Ложку надо было сломать, оставив только ручку, а потом посредством трения о различные шероховатые поверхности довести ручку ложки до крючка для вязания. Напильников не было, и этот процесс обработки и шлифовки будущих крючков был достаточно долгим и энергоёмким. Крючки эти кстати приходилось постоянно прятать, потому что в тюрьме был порядок и камеры обыскивали ежедневно во время наших прогулок.

Там же, в этой спокойной и располагающей к размышлениям Выборгской тюрьме мне попалась следующая знаковая книжка, которую я читал уже с чувством, толком и расстановкой. И нужно отметить, что уже понимал, что там написано. Это был «Сын Человеческий» Александра Меня. После этой книги я начал любить Христа как Человека. Ну, конечно, слово «любить» я тут употребляю в этаком детском смысле — много чувства, много тепла, много непосредственности и радости. Но как оказалось впоследствии, это ещё не всё в любви. И, думаю, это даже меньшая её часть. Но всё равно — сердце отозвалось. Согрелось, как написал бы классик. Конечно, мне ужасно хотелось поговорить с кем-то обо всём этом. Но заводить разговор как-то не получалось, ну это и понятно. Внутренние движения души искали выхода наружу, и я на тетрадном листке в первый раз нарисовал распятие более-менее сознательно, примерно понимая, что это такое. Я повесил этот листок на стену в ноги своей койки, и, когда лежал, оно было перед моими глазами. И это успокаивало и радовало.

Больше тут в Выборге ничего значительного для меня не происходило. В скором времени меня перевели обратно в Кресты для прохождения суда. Кстати моё состояние во время суда, как я считаю, тоже принесло мне немало пользы (это я уже, конечно, понимаю только сейчас). Можно даже дерзнуть сказать на эту тему, что теперь я знаю хоть самую маленькую частичку состояния человека на том самом Страшном суде. Ведь ничего Господь не даёт пережить бессмысленно в этой жизни… И испытав именно это состояние, как мне кажется, я понял, что на Страшном суде мне «ловить нечего». И ещё я как-то внутренне понял, что нужно как-то ещё тут, насколько это возможно, заручиться таким согласием такого Адвоката, который бы точно мог помочь мне на этом самом Суде небесном. И, о радость, оказалось, что такой Адвокат есть. И, как оказалось, он с Судьёй в таких близких и даже родственных отношениях, что (да простит Он меня немощного за такие обороты речи, но ведь я для лучшего изложения смысла -!), на положительное решение моего дела вполне можно надеяться. Не по моим, конечно, делам, словам и мыслям, но по Его человеколюбию и милости…

Итак, меня осудили и привезли в колонию, и вот тут для меня началось самое интересное. Несколько месяцев у меня ушло на то, чтобы как-то в колонии осмотреться, прижиться, привыкнуть к обстановке и людям. Народу, конечно, меня тут окружало гораздо больше, и возможности общения были соответственно шире. Насколько я узнал, в колонии была небольшая группа людей верующих, которые собирались в христианской библиотеке — и такая комнатка там была. Книги были в основном протестантские, потому что колония в тот момент «окармливалась» ими. Они приезжали почти каждое воскресенье, все могли посетить в клубе их собрания и послушать «Слово Божие», как они это называли.

Но у меня была сначала Бхагавад-Гита, которую я выписал по почте. Я не видел тогда особого различия в религиях — для меня все они говорили о Боге. Читал я её достаточно внимательно и долго. Но читая её, я заметил такую вещь: однажды при моём, так сказать, глубоком погружении в её «смыслы» я испытал лёгкое почти неуловимое неприятное ощущение, которое шло из глубины прочитанного. Оно постепенно нарастало и усиливалось. Я продолжал читать, думая при этом, что это какое-то физическое недомогание. Но постепенно я начинал понимать, что это не «физика», точнее, не соматика. Это было какое-то глухое, тяжёлое, мрачное чувство, которое как бы выходило наружу из глубины книги (так мне показалось, точнее, именно так я его могу описать словами). Я закрыл книгу и отложил её до следующего раза. На следующий день всё повторилось. Только это ощущение возникло быстрее и было гораздо интенсивнее. Я прочитал тогда всего лишь несколько страниц, насколько я помню. На третий день оно появилось сразу после того, как я открыл книгу. Оно было непереносимо. Больше я Бхагавад-гиту не открывал.

Конечно, для меня это было неожиданно. Уже потом я понял, что не всё, что говорится о «Боге», говорится о Нём. Я понял, что есть ещё и что-то другое, с чем мне очень не хотелось бы встречаться в этом самом «духовном мире». Таким образом для меня различные индуизмы и буддизмы отпали по милости Божьей. Как раз после этих событий мама прислала мне православную Библию — хорошее издание, купленное в магазине, наверное, а не те протестантские книжки в мягкой обложке, которых было довольно много в нашей христианской библиотеке.

Хочу кстати добавить, что то, что я описываю здесь, это, конечно, не всё, что происходило со мной в то время и в том месте. Было вокруг меня и множество достаточно неприятных людей и событий. Был и страх, было и уныние, была и всякая нечистота. Вокруг меня происходили иногда такие вещи, которые я видел только в серьёзных и мрачных фильмах. Но мне помогали мои поиски, мне помогали мысли о Том, к Кому я шёл, насколько мог, хотя тогда ещё я и сам не подозревал об этом. Только принимал как счастливое стечение обстоятельств, хотя, конечно, где-то в глубине души и предугадывал, хотя ещё и «тускло, как сквозь гадательное стекло» Того, с Кем мне предстояло встретиться совсем скоро.

Тут мы подходим к событию, к описанию которого я всегда подхожу с душевным трепетом…
Дело в том, что слова и примеры, к которым обращаешься в таких случаях, очень неточны и не передают всей глубины, широты и всеохватности (вот ведь какое слово вспомнилось — !) чувств, мыслей, состояний, которые были «тогда». Но я попробую…

Смена операционной системы

Все мои предыдущие поиски и интересования духовными вещами способствовали (как я думаю) именно этому моменту, который произошёл со мной тогда. Но всё это предыдущее было, как отдельные точки, разряженный пунктир. А то, что пережил где-то весной 94-го, было похоже на… вот не могу я сказать… нет слов, чтобы это как-то выразить. Пришло оно как-то совершенно неожиданно для меня, хотя я прекрасно знал, что это. Точнее, Кто это. Вспоминаются слова в Евангелии от Иоанна из разговора Христа и Никодима, который тайно пришёл к Нему ночью. Христос употребил там такое выражение «рождение свыше». Вот это, как я думаю, было оно. А. Мень называет это «Встреча».

Наш епископ говорит об этом «когда ты понял, что вот Бог — это так и никак иначе». Приведу сравнение с компьютером. Есть операционная система, и есть программное обеспечение. Моё состояние «до» можно сравнить с разрушающейся системой. Комп работает из рук вон плохо. Попытки менять программы ни к чему не приводят. Я их меняю, а они не работают. Я опять их меняю, а они опять не работают. Я не знаю что делать. Я не знаю, как поменять операционку, потому что я в этом вообще не разбираюсь. Я юзер, чайник. И для меня всё пропало. Я не могу смотреть фильмы, сидеть в Инете, заниматься работой. Но вдруг неожиданно кто-то меняет систему на гораздо лучшую, чем была раньше. Меняет саму основу, матрицу, сам стержень, остов, скелет.  И всё начинает работать лучше и быстрее, чем было изначально. Картинка цветнее, звук глубже и т. д. Даже не то, чтобы цветнее и глубже, потому что перед сменой системы их уже почти вообще не было. Это очень условный пример, к сожалению…

Тогда я понял, да нет, не понял, а ощутил всеми своими фибрами души и тела, что теперь я не один. Я очень ярко и живо осознал, что теперь у меня есть Тот, на Которого можно положиться. И этот «Тот» заинтересован во мне, добр ко мне и что теперь это навсегда. У меня не было отца. Теперь Он есть. И какой! Я понял, прочувствовал, что Он есть не только «где-то там», но что его отблеск, отражение живет и во мне. Даже не отблеск, а как-бы маленький кусочек Его Самого. Позже, я прочитал, что это Его «образ и подобие».

Когда это случилось, я понял, что не зря прожил всю свою запутанную жизнь. Сколько бы ни было совершено ошибок и сколько бы я ни страдал по собственной в основном вине, всё это было нужно, чтобы я понял, кто я и Кто Он. И когда пришёл Он, вся многолетняя боль, все метания, все неопределённости, все поиски вслепую закончились. Я понял, для чего я жил.
Я понял, ради чего жить только и стоит. Я понял, что если не будет этого, то тогда не надо и ничего. Весь этот процесс внутреннего переосмысления происходил у меня несколько дней. Я ничего не замечал вокруг. Я думал: за что это мне? Почему мне? Как так получилось, что теперь у меня есть всё «ЭТО». Весь этот процесс сопровождался чувством лёгкости, радости, какой-то детской «чудесности» и в то же время философской глубины и серьёзности.

В то время я читал Библию почти круглосуточно как интересный роман в лучшем смысле этого слова. Но всё хорошее кончается. Ушло и это состояние. Но глубокое внутреннее понимание осталось. Систему-то поменяли. Теперь предстояло менять всё программное обеспечение. Но это я понимаю только сейчас. Только сейчас я понимаю, что «ТО» мне было дано как аванс, как надежда, как призыв, как перспектива. Как семя, которое нужно взращивать самому. Тогда, к сожалению, мне этого никто не объяснил. Никто не объяснил мне, что то, что со мной произошло, подразумевало и ответственность за использование этого. Или за неиспользование. И, причём, за правильное использование. Всё это я позже понимал на своей шкуре. Уже позже я понял, что, как говаривал Морфиус: «Знать путь и пройти по нему это не одно и тоже!». Тогда я узнал путь. Увидел. И думал, что победил. Реальность показала совсем обратное.

Исповедание веры

Примерно в то время произошёл случай (их много этих случаев, но описывать их — времени много уйдёт), который стал для меня как бы знаковым. К нам, в колонию, в наш клуб, по воскресеньям иногда приезжал один протестантский пастор, как его называли. Из какой-то баптисткой общины. Приезжал он обычно не один. С ним приезжала ещё пара-тройка человек. Они читали Библию, рассказывали о Христе, рассказывали свои какие-то истории, иногда что-то пели. А в конце своей проповеди этот пастор иногда говорил: «Кто хочет принять Христа в своё сердце, выходите на сцену, мы вместе помолимся!» Так вот… Народу в клубе обычно собиралось много, потому что тогда на зоне работало примерно всего 15-20% народу. Остальные так… занимались кто чем. Приходили, конечно, в основном так, развлечься, послушать, посмотреть. Как кино, одним словом. Приходили и черти, и мужики, и блатные, и старшины.

И вот, когда со мной произошло ЭТО, я тоже в очередной раз пришёл в клуб. Мне, конечно, было интересно, что там говорят о Христе — я ловил каждое слово. И вот в конце пастор как обычно (а для меня в этот раз это оказалось как-то очень неожиданно, вдруг) сказал: «А теперь, кто хочет принять Иисуса Христа своим Господом и Спасителем, выходите сюда, мы вместе помолимся!» И в этот момент я понял, что должен выйти… Я не знал, кто такой этот пастор, я вообще ничего тогда не знал о протестантах, православных, католиках, чем они отличаются и т. д. Но я понял: вот сейчас для меня наступил, так сказать, «момент истины», то есть вот она, проверка моей веры — смогу ли я сделать этот шаг на глазах у всей зоны или нет.

Пастор стоял, молчал и ждал… Публика с интересом поглядывала по сторонам, поднимется ли кто-нибудь или нет?.. Для меня эти секунды стоили многого… Господь дал мне силы встать и подняться на сцену… Я не помню, кто там что говорил — я не видел и не слышал ничего вокруг. Я смотрел под ноги и шаг за шагом шёл к сцене. На сцене, помню, я как-то неловко улыбался и чувствовал себя, конечно, крайне смущённым. Я сказал «Да» на вопрос пастора, и он помолился. Ничего ощутимого не произошло, хотя я думал, что что-то я должен почувствовать. Что было потом, в памяти как-то не отложилось. Уже потом, конечно, я благодарил Бога за то, что Он мне помог, потому что для меня это был первый опыт исповедания своей веры. И, наверное, самый трудный для меня.

Потом в жизни мне приходилось снова и снова выбирать, причём я в основном по своим страстям выбирал неправильно, но по-крупному, внутри, осознанно я всегда помнил, в каких условиях и Кого я выбрал. Тут, конечно, нужно ещё добавить, что не я один вышел тогда. Вышло ещё два или три человека.  Да и вообще я по жизни-то себя смелым человеком не считаю, в чём не раз убеждался, кстати… Так что тут вот, как я думаю, просто Господь так всё устроил, и Ему и слава во веки. Аминь.

Важность догматики

Хочется сделать небольшое отступление о важности догматики для меня в христианской жизни вообще. Анализируя свой небольшой духовный опыт, я могу сказать, что знание и принятие догматов как внутренних убеждений для меня было просто необходимо (сейчас я не буду говорить о различной степени их понимания и принятия). А соответственно их узнавание и принятие зависело у меня, в основном, от:
1. моего желания быть ближе ко Христу;
2. моего освобождения от страстей;
3. отказа от моего личного комфортного представления о Боге вообще.

Причем отмечу, что узнавание и принятие догматов Церкви, желание быть со Христом и очищение от страстей происходило как бы параллельно — если прилагать усилия в чём-то одном, то не теряется и всё остальное. Соответственно я, желая приблизиться ко Христу, (надеюсь, по милости Его) искал и Церковь настоящую, и интеллектуального какого-то объяснения своей веры и веры Церкви, и сил для борьбы со страстями.

Про борьбу со страстями (точнее неборьбу) это вообще отдельная тема, о которой даже заводить разговор не хочу, настолько она болезненна для меня. Вот и получается, что нужно как-то пытаться продвигать с Божьей помощью все эти направления. Не сразу все, конечно, но так, последовательно, каждое понемногу и по силам. Но надо… Я например, люблю почитать что то из «божественного» перед сном — как сказку на ночь малышам читают. Но хватает меня обычно хорошо если на пару страниц. Но часто даже и на это не хватает. Тогда я просто кладу книжку под подушку и с молитвой засыпаю. Ну вот, хоть так…

Кстати, догматика Церкви неразрывно связана с её историей и соответственно, исследуя догматику, мы лучше узнаём историю Церкви (без которой в нашей христианской вере и жизни просто не обойтись). И не говорите мне, что эти знания необязательны для христианина и что достаточно знать только Евангелие. Евангелие это по сути такой же отрезок церковной истории, как и все остальные (хотя и самый важный), и без знания контекста этого отрезка мы можем прийти к тому, к чему собственно уже и пришли…

Баптисты и другие протестанты

Опишу момент своего освобождения. Это важно отметить только для того, чтобы увидеть разницу в моём мировоззрении до заключения и после. Осень. Немного пасмурный день. Не помню, как нас собирали, объявляли, давали справки об освобождении. Помню одно — как я стою за воротами колонии и думаю: «Ну вот она, свобода». Нет ликования, нет радости от этой «свободы». Есть благодарность Богу за то, что произошло там, за этими стенами. За все те часы, которые я провел в колонии за чтением книг и за такие теплые и сосредоточенные молитвы. Забегая вперёд скажу, что так близко, как там, я впоследствии чувствовал Его присутствие очень мало.

Я стоял под начинающимся мелким дождём и размышлял: где мне будет лучше — там откуда меня «освободили» или здесь — на «свободе»? Именно тогда я понял, что свобода это не физическое положение тела (хотя и оно, конечно, имеет значение), а прежде всего, состояние души. Но это «состояние души», как я сейчас очень хорошо понимаю, тоже должно быть ограничено в духовном плане. Ограничено по горизонтали, чтобы открылась, так сказать, вертикаль. Кстати, именно такими весьма полезными ограничителями по горизонтали и являются догматы Церкви и святоотеческая литература.

Я уже знал, куда идти: у меня в кармане лежало объявление, которое я сорвал на доске объявлений в колонии. Там был адрес и телефон церкви, где освобождаемым из мест заключения при наличии справки предоставлялась одежда и религиозная литература. Это были какие-то баптисты. «Какие-то» — не в смысле пренебрежения к ним как к образу Божьему (они казались добрыми и отзывчивыми людьми), а в смысле того, что я тогда ещё не знал всех этих их ответвлений, вероучений, «церквей» и прочего.

Через несколько дней после освобождения я поехал туда. Меня по-доброму и внимательно приняли. Привели в комнату, где я мог выбирать одежду. Одежда, кстати, была очень даже приличная: такой хорошего качества импортный секонд-хенд, не прошедший ещё через руки продавцов разных уровней. Так же мне дали книжку какой-то американской писательницы с размышлениями и толкованиями на книгу Иова. Книга мне, безусловно, понравилась — она читалась как интересный роман.

Я благодарил Бога за всё это и стал ходить в эту «церковь».  Потом я даже на какое-то время устроился к ним на работу — в магазин такого же секонд-хенда, но уже в городе, на Пионерской. Проработал я там недолго. Виной всему моё пристрастие к алкоголю, которое продолжало мучить меня и после выхода из мест заключения. И я никак не мог понять, почему Господь так милостив ко мне, посылая мне людей, работу, книги, и прочие вещи для моего, пусть ещё и совсем непрочного жительства с Ним, но, в то же время, почему он допускает столько страданий в мою жизнь из-за этой самой алкогольной страсти? Я мучительно искал и не находил ответа на этот вопрос…

Кстати, само значение слова «страсть» я узнал уже гораздо позже, в православии. У протестантов нет даже такого понятия. И, конечно, как мне кажется, это является одним из признаков их безблагодатности в том смысле, в каком благодать присуща Церкви Христовой. Дальше было много этих самых «церквей», где мне в общем-то нравились люди. Но дух мой покоя как-то не находил. В конце концов я выбрал «церковь», которая имела какое-то записанное «исповедание веры». Службы там проходили более-менее благопристойно и чинно, как к этому призывает апостол Павел в главе 14, если не ошибаюсь, своего 1-го послания к Коринфянам. Это были пресвитериане. Меня там устраивало ещё одно: там можно было учиться на каком-то вообще систематическом уровне. От начала моих поисков до учёбы в семинарии прошло примерно лет 6-7. За это время я успел на курсах пройти книгу Мормона у мормонов, ознакомиться с принципами веры у Свидетелей Иеговы, поучиться у мессианских евреев, закончить курс теологии в библейском институте «Мир».

Теперь о своих «богословских» взглядах. Я очень долго внутренне не мог согласиться со словом «Троица», зная Библию достаточно хорошо. Потому что там такого понятия вообще нет. Мои учителя так и не смогли меня до конца убедить в «троичности» Бога. Я всё время ссылался на термин «триединство». Я не мог сказать, что Бог есть Троица, потому что в этом слове мне слышались очень сильные языческие нотки. Это слово ассоциировалось у меня с бабушками в платочках, с крашеными яйцами, со обцеловыванием икон и прочими «пережитками» так называемого «православного» язычества. В православии я очень долго видел лишь внешние формы (неканонические, как я потом выяснил), и эти формы в большинстве своём меня отнюдь не привлекали. Я всегда как-то чувствовал, что внутреннее содержание религии должно стоять на первом месте.

С настоящим православием в смысле догматики и вероучения я в первый раз столкнулся в книге А. Кураева «Традиция. Догмат. Обряд». Я не всё понял в этой книге, но понял одно — нужно искать как-то в эту сторону. Тем временем я закончил (с перерывом, правда) пресвитерианскую семинарию и поступил в реформатскую академию. Реформатская церковь это тоже одна из ряда, так сказать, классических церквей протестантов. Вообще меня привлекали реформаты нашего питерского розлива. С одной стороны академические воскресные службы с обязательным причастием всех присутствующих членов общины, с другой — спокойное отношение их руководства к умеренному употреблению алкоголя и табака. У всех предыдущих деноминаций я такого не видел. Там было ещё Кальвином написанное «исповедание веры», где всё было разумно и понятно. Молились мы там тоже достаточно спокойно и сдержано — не прыгая по сцене и не размахивая Библией. На службах пели старые классические гимны под старый добрый рояль. Я помню некоторые из этих гимнов и сейчас. Вот например:

Хвала Даятелю всех благ,
И на земле, и в небесах,
Хвала Тебе наш Бог живой,
Отец и Сын, и Дух Святой.

Вот такое четверостишие, которое исполнялось очень благоговейно и торжественно. Ввиду его короткости мы с дочкой, помню, даже придумали продолжение:

Ты всех людей от смерти спас,
Ты кровь свою пролил за нас,
Ты всем послушным дашь венец,
Не забывай же нас, Отец!

Во время службы в основном мы сидели, вставая только во время определённых молитв.
Одним словом, реформаты мне очень подходили по душевному устроению. Правда, ездить к ним в воскресенье всей семьёй (к тому времени у меня каким-то чудом сложилась семья, не смотря на мою алкогольную зависимость и совершенную неприспособленность в материальном и бытовом плане) было не очень удобно и накладно, но моя убеждённость делала своё дело и мы ездили. Дочку Лизу мы крестили там, у реформатов, и это для всей общины был большой праздник. Кстати, насчёт общинности — для меня это очень важный момент в церкви. Я радовался, что нашёл ту веру и ту общину, которая соответствовала моему интеллектуальному и душевному развитию, и учился у них в академии. Ректор академии, пастор нашей общины был достаточно доступен для нас и после каждого семестра устраивал вечеринку с пивом. Мне казалось, что на этот раз я нашёл, то что искал. И, наверное, я бы так и прижился там, но Господь рассудил иначе…

Критерий гонимости

Кстати, одной из моих мотиваций, как сейчас говорят, моего прихода в ИПЦ стал признак гонимости. То же самое, кстати, было и у протестантов, у которых я в своё время учился и служил. Этот признак гонимости Церкви осуществляется сейчас у нас в России, конечно, не до распятия, но на определенном уровне он присутствует однозначно. И в РПЦ нормальные порядочные священники почти всегда испытывают сложностей гораздо больше, нежели “системные” иерархи, а уж про нас-то чего и говорить.

Вот, кстати, о гонимости Церкви Господь наш:

Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир. Помните слово, которое Я сказал вам: раб не больше господина своего. Если Меня гнали, будут гнать и вас; если Мое слово соблюдали, будут соблюдать и ваше. 

Вот Ап. Павел о том же: Да и все, желающие жить благочестиво во Христе Иисусе, будут гонимы. 

Вот Иоанн Златоуст об этих Павловых словах:

Каждый, желающий благочестиво жить, будет гоним. Под гонениями он разумеет здесь скорби, печали. Подлинно невозможно человеку, идущему путем добродетели, быть без печали, сетования, скорби, искушений. Ибо как это возможно тому, кто идет путем тесным и прискорбным, тому, кто слышал: в мире скорбны будете (Ин. 16, 33)? Если Иов в свое время говорил: не искушение ли житие человеку на земли (ср.: Иов. 7, 1),— то не гораздо ли больше теперь? Таков уж порядок вещей. Из моего примера можешь видеть, что человеку, который борется со злом, невозможно не испытывать скорбей. Борцу невозможно предаваться неге, воину в сражении невозможно пиршествовать. Посему никто из находящихся в борьбе пусть не ищет покоя, не предается наслаждениям. Настоящее время есть время борьбы, сражения, скорбей, воздыханий, есть поприще подвигов. Время покоя будет после; а теперь — время усилий и трудов. Никто, раздевшись и помазавшись для борьбы, не думает о покое. Если же ты желаешь покоя, то для чего разделся?

«Жестко слово сие», конечно, для меня немощного, но не даёт Господь выше сил, верю в это.

Новомученики

Примерно в то же время я прочёл книжку А. Кураева «Протестантам о православии», и в моем мозгу поселились сомнения. Точнее, не сомнения, а внутреннее осознание того, что я где-то что-то упустил и это «что-то» богаче, полнее что ли… более совершенно… Ведь те протестанты, с которыми я сталкивался, православие не одобряли. Но не одобряли они какие-то внешние проявления, а глубоко я не лез.

Главным поводом для моих сомнений стала ещё одна книжка – «Русская Православная Церковь в ХХ веке». Книжка была написана за границей, как я понимаю, но русским автором. Поспеловский его фамилия. И вот из этой книги я узнал то, о чём никогда не говорили протестанты: о новомучениках и исповедниках российских. Тогда ещё не было этого праздника, тогда они ещё не были официально канонизированы РПЦ МП. Но события, про которые рассказывала эта книга, были для меня шоком. И я понял, что протестанты не донесли до меня за все эти годы очень внутренне близкую мне, очень важную для меня, очень «мою» информацию.

И тогда я понял, что настоящее православие (читай христианство, читай Церковь) это совсем не храмы, не обряды и не внешние богатые отправления культа, которым придаётся так много значения. Точнее, и это может иметь место, но может и не иметь. Я понял, что православие это глубокая внутренняя связь человека со Христом, которая и делает человека святым в высшем понимании этого слова, то есть богочеловеком по благодати. И подвиг мученичества за веру это для Церкви просто следование этому самому богочеловеческому призванию.

Я захотел быть именно в такой Церкви именно таких богочеловеков. Богочеловеков, которые «хорошие» не потому, что это соответствует каким-то нравственно-моральным принципам, о которых говорится пусть даже с амвонов храмов, а потому что другими они быть просто не могут в силу своего стремления быть со Христом. И таких людей я увидел в новомучениках, я почувствовал с ними, если можно так сказать, какое-то глубокое внутреннее родство. Да, планка была высока.  Но если ниже — так чего и заморачиваться? И с тех пор на православие, на христианство я уже смотрел другими глазами.

Очень скоро мне пришлось уйти из реформатской академии по очень тривиальной причине — я не умел пить пиво так, как его пили все наши «нормальные» студенты. То есть я его никогда вообще не умел пить. Меня попросили уйти. Я ушёл.

Строительство храма

Я и моя семья остались вообще без средств к существованию, и мне пришлось искать работу. А так как и в работе на тот момент я искал хоть какое-то приближение к «чему-то высшему», я устроился на работу подсобником на строительство православного храма. И вот тут я уже начал плотно «оправославливаться».

Конечно, я сразу вспоминаю перемену имени. Теперь я стал Игнатием, потому что, как объяснил мне священник, имени «Эдуард» в православии нет. На самом деле есть, конечно, просто раньше РПЦ не контактировала с Зарубежной православной церковью. А после этого «контакта», когда эти две организации объединились, я узнал, что есть ещё прославленный в лике святых король-мученик Эдуард, пострадавший в ХI веке в Англии. Однако невольная ошибка священника обернулась для меня, безусловно, в лучшую сторону. Я помню, как я радостно переживал это моё переименование, потому что помнил, что Господь изменял имена праведников в Ветхом Завете. Аврам на Авраам, Иаков на Израиль и т. д. Теперь и у меня, как я считал, есть новое имя от Господа и в очередной раз думал начать новую жизнь во Христе. Но это оказалось не так просто… Точнее,практически не изменилось ничего. Каким я был Эдуардом, таким остался и Игнатием. Единственное что изменилось во мне это то, что, конечно, меня поразило богатство и полнота православия.

Я очень хорошо помню эти яркие первые годы моего «погружения» (иначе на скажешь) в — как бы это поточнее выразиться… в православную культуру. Особо хочется отметить всё связанное с моим новым именем — с каким упоением я покупал и читал труды святителя Игнатия Брянчанинова, как я «вдруг» узнал, что работаю в храме, от которого совсем недалеко, пару-тройку остановок, находится Сергиева Пустынь, монастырь, в котором он подвизался больше двадцати лет и в котором очень много связано с его именем.

Об этом можно было бы написать очень много… О том, как я штудировал книги по архитектуре русских деревянных храмов и книги по иконописи; о том, как я настойчиво заставлял себя «выстаивать» и молиться на таких длинных для протестанта православных службах; о том, как я слёзно молился у иконы Неупиваемая чаша, думая, что вот-вот произойдёт чудо и я брошу пить окончательно; о том, с какой гордостью я читал православный молитвослов в электричке и рассказывал об этом священнику; да много чего ещё было… Я всё это впитывал, получал от всего этого какие-то приятные и «благодатные» ощущения и радовался от всей души, что: вот! ведь надо же! сколько ездил, искал, бегал где-то, а церковь-то моя вот она, рядом! в трёхстах метрах от дома.

Представляете, с каким чувством я принимал участие в восстановлении того храма, в который теперь ходил, в котором теперь молился и причащался. И как я тогда думал: о! чудо! мне ещё и деньги за это платят! (я работал в строительной фирме, которая наш храм восстанавливала). Я с радостью открыл для себя множество святых и искренне молился им. Мои знакомые теперь все были православные, и жизнь, как я считал, у меня удалась…

«Другая» сторона

Те положительные моменты в православии, которые я описал выше — это всё, конечно, хорошо и радует, но если быть честным перед самим собой, то на самом деле это лишь одна сторона медали. Была и другая сторона… И чем больше я «погружался», тем эта «другая» сторона вылезала всё больше и больше.

Помню, как со своим неофитским азартом я с замирающим сердцем подошёл к нашему настоятелю и попросился помогать в алтаре. Его деловой реакции я как-то не ожидал.
— Как звать? Игнатий? Женат? Ну, в смысле расписан? Да, приходи.

Уже позже, когда я как-то пришёл к нему с каким-то беспокоящим меня «православным» вопросом, он мне ответил: «А чего ко мне-то? Я – администратор». И я понял, что единственный протоиерей, который на тот момент был у нас в храме, администратор. Ну вроде и ничего, но хотелось чуть большего. А так все остальные священники и дьяконы были, в общем-то, неплохими молодыми ребятами. Некоторые даже вполне искренне, как мне казалось, молились и служили. Я много тогда переездил по всяким маленьким пригородным церквям, которые были под началом нашего настоятеля, пытаясь помогать молодым священникам. И мне всегда были близки маленькие приходы, где все друг друга знали; маленькие храмовые пространства, где прихожан и престол со святыми дарами разделяли несколько метров да фанерные царские врата. Мне всегда была близка эта «близкость» всех прихожан и священника. Эта атмосфера мне напоминала те простые немногочисленные общины, о которых я читал в литературе, описывающей первые века христианства.

Так примерно было и у нас в храме, в который я ходил и который строил. Но только до того момента, пока его не восстановили окончательно во всем его «великолепии». «Великолепие» пришло, а искренность, непосредственность, доверие друг к другу, и какая-то «семейность» в хорошем смысле этого слова ушли.

Помню, с какой радостью и с трепетом в сердце я согласился в то время на предложение одного из моих хороших знакомых стать крестным отцом его маленькой дочери. Помню, как я ответственно готовился к этому моменту… Крещение должно было состояться в храме Анны Кашинской на Выборгской. Вообще крещение всегда было для меня каким-то особым актом, если даже я случайно на нём присутствовал. Я как-то внутренне понимал, насколько это важно для Церкви, для крещаемого и для его родителей, если это ребёнок. При совершении этого действа (или, конечно, Таинства, правильнее сказать) я всегда прятал слёзы. Слёзы радости от того, что вот, ещё один человек стал «нашим», стал частицей Церкви, стал кусочком Тела Христова.

Ну вот… Приехали мы в храм. Все собрались. Вышел очень молодой священник. Я сразу узнал в нём одного из ближайших «учеников» нашего красносельского настоятеля — администратора. Ну, думаю, ладно… Знакомое лицо… Крещение происходило 10 минут. Какая-то скороговорка как-бы «молитв». Поздравления. Всё… Священник ушёл. Что это было?!… Я понимаю, что и такое бывает, но в памяти это очень осталось. Соответственно, никаких предварительных бесед не было. Были просто заплачены деньги. Я не хочу никого осуждать. Мне просто»за державу обидно». Таких «обид за державу» потом было ещё много, когда понимаешь, что это уже не грехи отдельных людей (кто я такой, чтобы осуждать кого-то за грехи?), а что что-то «пошло не так» в самой системе.

Уже позже мне всё чаще стали попадаться на глаза статьи порядочных священников о том, что за двадцать лет свободы церкви слишком много времени и сил было потрачено на «внешнее великолепие» и на постройку новых храмов. Но это были только отдельные выступления. В остальном же пыхтящая дымом и паром, плохо смазанная, блестящая снаружи, но подгнившая и ржавая внутри, набирающая обороты машина организации, названной «Русская православная церковь» продолжала методично продвигаться дальше, прокладывая себе путь по открытым душам услышавших призыв с неба людей (тут я конечно, увлёкся метафорой, но в основном, как я думаю, суть отражена правильно).

Замкнутый круг

Поверьте, я пишу всё это не для того, чтобы убедить себя, что я поступил правильно, уйдя из РПЦ. Я слишком много и часто ошибался раньше во всех аспектах своей жизни. К сожалению. Я не стал хорошим хозяином своего дома, отцом и мужем, хоть и должен был бы им стать; я не стал хорошим профессионалом в своём деле, хотя и нужно было бы; я так и не стал хорошим христианином, хотя иногда очень хотел им быть… Единственное, что у меня осталось — это моя хоть и тонкая и очень пунктирная, но жизнь со Христом по милости Божьей, и это моё спасение (если, конечно, оно осталось, но коль жив ещё, то очень надеюсь, что осталось). И вот в этом мне ошибаться уже нельзя. Именно очень чёткое желание не делать по-возможности больше ошибок в этой области (времени-то осталось не так много, видимо), как мне кажется, и руководит мною. Именно это движет мною в чтении той литературы, которую я раньше не читал. Именно это располагает меня на достаточно длительные и иногда мучительные раздумья, на которые уходит достаточно много времени. Именно это ставит меня на молитву, в которой я прошу Бога показать мне мои ошибки, если я их допускаю, даже если мне будет болезненно…

Таким образом я с переменным успехом в течение примерно 15 лет осознавал себя христианином и отождествлял с религиозной организацией «МП РПЦ», думая, что при всех её даже каких-то сильно бросающихся в глаза ошибках она и есть единственная, «та самая», Святая, Соборная и Апостольская. И конечно, я использовал в своём сознании аналогию с матерью – какая бы она ни была в силу болезней и обстоятельств, но она моя мать, и я должен её поддерживать или помогать ей по возможности всеми лучшими своими проявлениями. Кстати, к своей настоящей матери я так никогда (ну, или почти никогда) не относился, к сожалению… Во всяком случае в годы буйной юности и возрастной зрелости точно.  Любовь к матери начала у меня как-то сознательно формироваться, если можно так сказать, уже после того, как я осознал себя религиозным человеком. (Слово «религиозный» я всегда употребляю в смысле «желающий единения с Богом», а не в смысле какой-то внешней обрядовости, которая тоже имеет смысл в своё время и в своём месте.)

Ближе к концу этого 15-летнего периода я всё чаще и чаще приходил в какое-то состояние «тупиковости». И дело в том, что все мои попытки обвинить себя в этом случае не приводили к тому, что для меня открывались некие «духовные горизонты», как это было раньше. Я читал святых отцов и любил их, но я не видел никого из своего окружения, на кого мне хотелось бы быть похожим. Конечно, были особенно вначале и очарования отдельными людьми и священниками. Но за очарованием всегда бывает разочарование, если ты очарован не Христом. Мелькали в моей религиозной жизни какие-то отдельные «православные» личности, о которых я иногда слышал или натыкался (типа Якова Кротова), но я не придавал им какого-либо серьёзного значения. Православие для меня нерушимо было связано с организацией, называвшей себя «Русской Православной Церковью».

Лучшие книги, которые я прочитал в контексте этой организации (я не говорю сейчас о святоотеческих трудах, поскольку, как я думаю, их отношение к МП очень проблематично) это, наверное, «Жизнь в Церкви» игумена Петра Мещеринова и «Несвятые святые» архимандрита Тихона Шевкунова. «Жизнь в Церкви» для одухотворения ума, «Несвятые святые» для души. Вообще уже сейчас я понимаю, насколько гипертрофированной и неправильно истолкованной подаётся организацией «РПЦ» история Российской церкви в ХХ веке, а тогда это были только какие-то предчувствия, что ли… интуиции… Был какой-то разрыв в сознании.

Было как-то странно: до революции было всё хорошо, а потом пришли большевики и стало всё плохо. Так во всяком случае преподавался популярный православный взгляд на историю России в это время. Но большевики-то были «из нас», хотя и «не были наши». Последней серьёзной (хоть и ошибочной, как я сейчас понимаю), на мой взгляд, публикацией, которую я прочитал будучи в РПЦ, была примерно тритысячестраничная «Россия. ХХ век» под редакцией профессора Зубова. Тогда она мне показалась очень актуальной и правдивой. Она действительно была «правдивой», если за «правду» можно считать достаточно искренние выводы и мысли человека, который в силу своей изначальной системной ошибочности просто не мог выйти на более объективную, действительно реальную точку зрения.

Одним словом я ходил по какому-то замкнутому кругу (такое у меня было впечатление) и уже начал достаточно этим утомляться. Конечно, были какие-то попытки приободриться:
— за это время я с Божьей помощью окончательно бросил пить (только РПЦ к этому, если и имела, то очень небольшое отношение; это произошло скорее не благодаря ей, а вопреки);
— попытался как-то организовать братство трезвости при храме (только не получилось, потому что люди сейчас уже не такие, как до революции, да и доверия к церкви, к сожалению, сейчас гораздо меньше. А слова «диета» и «медитация» гораздо понятнее, чем слова «пост» и «молитва». Вместо братства трезвости получилась группа взаимопомощи «Надежда»);
— пытался «по просьбе трудящихся» организовать группу евангельских чтений при храме, но тоже ничего не получилось, и в этом, как я думаю, много и моих недочётов и слабости.
— пытался служить алтарником, но тоже как-то не сложилось, потому что, видимо, как мне сказал один священник, «слаб ты, Игнатий, духовно».

А! Вот интересен, как мне кажется, ещё один момент… К Причастию у меня (так же, как и у всех, я думаю) всегда было особое отношение. Я видел, что как только начинаешь больше молиться, что-то читать, чаще причащаться, то обычно начинаются какие-то изменения и снаружи, и внутри. Мне было очень трудно заставить себя причащаться чаще, чем раз в 3-4 недели, но такое бывало, и это вносило определённые (часто болезненные) поправки в жизнь.

И вот на что я обратил внимание в такие периоды (возможно я и не прав, потому что не святой, как уже повторял неоднократно): меня начинало тяготить общение с некоторыми священниками и людьми от «православия». Тяготить настолько, что нужно было хотя бы временно вообще как-то разрывать отношения. Эта моя неодинаковость с определённым кругом людей и так, конечно, осознавалась мною. Но во время частого причащения эта «неодинаковость» доходила до своего пика. Кстати, именно во время такого периода мне пришлось очень болезненно уйти из того храма, где я довольно долго и счастливо работал по строительному ремонту. На этом, пожалуй, я и закончу описание этого периода, потому что оно уже становится похоже на какое-то нытьё. Теперь перехожу к заключительной части своего повествования: как я собственно пришёл в ИПЦ.

Радикальные святые

Дело было, как вы думаете, когда?.. Правильно! В Великий Пост.  Когда, согласно общепринятому народному мнению, человек искушается больше, чем обычно. Но, как говорит уже отеческое предание, тогда же Господь особо благоволит к смиряющимся и кающимся. Я не считаю себя особо смиряющимся и кающимся в Великий пост, но во всяком случае я стараюсь хоть что-то делать по-возможности или хотя бы думать об этом.

Итак: я только недавно начинал осваивать в своём телефоне интернет-библиотеку. Тяжело мне даются все эти новомодные штучки, я долго всему этому сопротивляюсь, но когда уже вижу явные плюсы, как правило, сдаюсь. Ехал я в маршрутке и просматривал каталог такой интернет-библиотеки на своём телефоне. Раздел Религия. Там много, конечно, такой религии, которая в лучшем случае тянет ну на Гарри Поттера. Хотя, как мне кажется, Гарри Поттер при правильном прочтении гораздо полезнее многих других «религиозных» книг, которые там есть. И вот мой взгляд подтормаживает на обложке и названии книги «Радикальные святые». Во-первых, понравился дизайн обложки, во-вторых, неординарное название. Смутил автор. Епископ Григорий (Лурье). Что-то слышал я про этого Лурье раньше… Что вроде он как православный, а вроде как и нет. Ладно, думаю, почитаем — разберёмся.

Надо сказать, что мне давно уже приелись те примасленные и приглаженные жития святых, которых я уже начитался к тому времени. Да и знал я, что с житиями этими тоже не всё так однозначно, как это хочет казаться на первый взгляд. Слушайте, ну, открыл, читаю… Отмечаю про себя, что всё написано в таком хорошем добротном стиле; что автор, безусловно, не дурак; что имеет очень хорошее понятие о том, о чём рассказывает, включая различные немаловажные для меня тонкости. Потом обращаю внимание, что по мере чтения я нахожу всё больше и больше очень мне близких мыслей. И потом общая атмосфера — я её чую. Так не пишет большинство тех «православных», для которых важен в основном внешний авторитет «Церкви». Так пишут люди из своего личного духовного опыта, который необязательно выражен благочестивыми словами, но он искренен, очень личен и очень, как бы так сказать… жив, свеж, неординарен. Но в то же время вполне укладывается в те горизонтальные рамки святых отцов, которые стоят для того, чтобы человек имел возможность без рамок видеть вертикаль.

Теперь о содержании. В книгу включены жизнеописания трех святых. Я так понял, что выбор автора неслучаен — ведь книга называется «Радикальные святые». Радикальность описанных в книге людей и их пути, конечно, есть, в том смысле, что настоящие святые все радикальны, хотя и в разной степени. Автор повествует о жизни Кирилла Белозерского, Нила Сорского и Михаила Новосёлова. Кирилл Белозёрский просто дивен в этой книге как человек. О Ниле Сорском я читал тоже с интересом, потому что о нём вообще написано немного. Ещё раз хочется отметить, что читается это всё с интересом, а не потому, что «нужно». Нил Сорский ещё раньше меня интересовал, конечно, в связи со спором с Иосифом Волоцким относительно того (как я вижу суть спора), чему в Церкви всё-таки нужно отдавать предпочтение, материальному или духовному. Нил видел духовную сторону более предпочтительной, так же, кстати, как и Кирилл Белозерский, о котором говорилось выше.
Тут всё понятно…

Но вот третья фигура в этой книге была для меня вообще нова, несмотря на то, что Михаил Новосёлов был причислен к лику святых новомучеников и исповедников российских. А главным, видимо, в описании его жизни было для меня то, что там более-менее подробно описывается тот исторический фон, на котором всё это происходило. Причем то, что описывал автор, было очень похоже на правду. И правда эта оказалась совсем не такой, как я её себе представлял раньше. И если эту правду “промолить” (ведь Великий пост всё же) и исследовать, то, значит, многое в своей христианской жизни нужно менять. Внешенее — почти всё. И на этом моя относительно спокойная христианская (пасхально-яичная-медово-и-яблочно-спасная) жизнь закончилась.

“Раскольники” и гугл

Во время чтения этой книги я начал активно гуглить в сторону различных «раскольников», как их называет РПЦ. Мне вообще стала интересна история расколов у нас в России в принципе. Я и раньше подозревал, что тут всё не так просто. Ещё когда у протестантов я искал помещение для воскресных служб, я как-то оказался в старинном доме, или скорее в небольшой усадьбе где-то в парке не то на Рыбацкой, не то на Дыбенко. И когда я беседовал там с администрацией об аренде этой усадьбы в воскресные дни, мне ответили, что по воскресеньям её уже снимает катакомбная церковь. Я тогда обратил внимание на название, и мне сказали, что церковь православная, но с официальной церковью она общения не имеет. Почему-то тогда я заинтересовался всем этим, но как-то прошло мимо, и в конкретных шагах это никак не выразилось. Но какое-то чувство, связанное, возможно, с какой-то старинной, сдержанной, но близкой и доброй обстановкой в этой усадьбе осталось.

И вот, в памяти стали всплывать такие различные «мелочи», с которыми мне когда-то пришлось столкнуться, будучи уже верующим человеком. Моё гугление привело меня к тому, что я увидел, что православная-то церковь не одна на самом деле даже у нас в России.  Я стал искать, что же их, эти «православные церкви» объединяет и в чём есть разница… Это меня привело к достаточному уже сформулированному и растолкованному (только не в РПЦ, там такого понятия я вообще не слышал, да оно и понятно почему) понятию (или термину) — «сергианство». Я понял, что это явление достаточно серьёзное и отношение к нему у всех современных православных церквей (ну или религиозных сообществ) тоже серьёзное (опять же, кроме РПЦ, да оно и, опять же, понятно почему).

Моё гугление привело ещё к тому, что я точно узнал, что такое «экуменизм» и чем он является с «профессиональной», то есть со святоотеческой точки зрения. И что его в Церкви вообще не должно быть по определению. Все эти новые открытия приводили меня к мыслям о том, что в той «церкви», членом которой я себя считал, на самом деле всё как-то очень не в порядке. Не в смысле грехов отдельных священников — этим меня было уже не удивить, а в смысле «программных» или «систематических», а точнее — вероучительных ошибок. А ещё точнее — в систематических регулярных «разрывах» между святоотеческим учением и практической «церковной» жизнью, которая во многом проявляется как совсем не церковная.

Пока происходил весь этот процесс моего переосмысления всех своих теоретических знаний и практических шагов в церкви, я решил, что нужно почитать что-то ещё того автора, с прочтения книги которого начались эти изменения в моей религиозной жизни. Точнее, не в религиозной жизни как таковой, а в другой точке зрения на те события, действия и размышления, которым я в общем-то всегда придавал большое значение. С одной стороны я был полностью с этим автором согласен, и мне хотелось верить, что всё это действительно так, но с другой стороны, принимая эту его точку зрения (которая, повторю ещё раз, очень была близка мне на каком-то глубоком внутреннем уровне), я сталкивался с такими вопросами и проблемами, которые обязательно надо было решать, а для меня это было очень затратно. Затратно не столько в материальном плане, сколько в психологическом и в духовном.

Я помню, с каким удивлением я узнал в то время, что автор этой книги, епископ Григорий (Лурье), служит у нас в Питере, причём один из моих хороших знакомых знает его и регулярно общается с ним по Инету. Прочитать подробности о нём и о его приходе было делом нескольких кликов. История этого прихода ещё больше пробудила во мне желание во всем этом обстоятельно разобраться. К слову сказать, как вы помните, всё это происходило во время Великого Поста. Я тоже старался как-то быть более внимательным к себе, чем обычно, благо время располагало. Я действительно старался много молиться. Я действительно старался как-то быть трезвее и сдержаннее в своих умозаключениях и рассуждениях, ибо время обязывало.

Храм святой Елисаветы

Узнав в интернете доступную для меня тогда информацию о приходе св. кн. Елизаветы (это тот приход, где служит еп. Григорий, автор книги), я решил туда съездить и по возможности решить для себя какие-то свои вопросы непосредственно в разговоре с ним. Тут, конечно, нужно вставить оговорку «если получится», потому что, будучи прихожанином РПЦ, с нашим епископом я не только и поговорить не мечтал, но даже и в лицо его не знал — уж больно как-то всё это сложно было там в епархии, в которую я ездил несколько раз по поводу организации так называемого братства трезвости у себя в Красном Селе.

А! Тут вот ещё я узнал, что есть ещё одна книга этого автора для «широкого потребления», скажем так — «Течение неба» называется. Которую кстати мне предлагал прочитать мой друг, у которого были обе эти книги. Но я решил поехать туда сам, чтобы и книжку купить и с автором поговорить, если получится. Собрался. Поехал. Приехал. В храме в этом, как оказалось, я и раньше был — заходил туда, когда уходил из Елизаветинской больницы (на Вавиловых) и ещё когда отца хоронили (забирали его из морга этой больницы). Ещё тогда, помню, он мне показался каким-то очень неброским и скромным. Храм открыт. Захожу туда. Пусто, никого нет. Открыта свечная лавка. В ней монахиня. Мать Александра (как я потом выяснил). Коротко поговорили.

Она: Сегодня службы нет. С Григорием чтобы поговорить, это надо в воскресенье приезжать. Книжки его есть. Сколько стоит? 290 рублей (мой друг покупал в магазине за 500). У вас только 5000? Сдачи нет. Возьмите так. Отец Григорий вам и так её отдаст, если разговаривать будете. Почему не можете? Берите, берите… ну, потом как-нибудь, если захотите, принесёте. Приезжайте.

Конечно, я был немного расстроен: столько ехать — два с лишним часа туда, два с лишним обратно. Ничего не решил. Однако унывать не стал. Да и книжка грела, которую в транспорте уже начал читать. Читал весь день. По-моему, 300 с лишним страниц. Вечером уже прочитал.
Книжка, конечно, зацепила. Содержание — некоторые общие (и частные) развёрнутые мысли автора о христианской вере и Церкви.

Тем временем я продолжал гуглить, находя значимую для себя информацию по истории Российской церкви в ХХ веке и более-менее объективную (только теперь) её интерпретацию. Поразила, конечно, больше всего так называемая «Декларация» Сергия Страгородского и всё, что было с ней связано. Поразила — не в смысле «приятно удивила», а совсем наоборот. Причём, я вспомнил, что что-то читал об этом ещё в первые года своего пребывания в РПЦ МП.

Я работал тогда в одном храме по ремонту и, разбирая однажды какую-то кладовку, наткнулся на коробку со старыми книгами. Все были примерно одинаковые — как примерно оформляются православные книги — золотистая рамка из узорчатой вязи, посредине название, написанное стилем, близким к церковнославянскому шрифту. Только два тома отличались — нестарый малиновый переплёт и такие же обложки без названия.

Открываю… Какие-то исторические справки, ссылки, выдержки, перепечатанные и скомпонованные в один текст. Просматриваю… Понимаю, что написана книга за границей.
Главные темы книги — нелицеприятные материалы о коммунистах, которые уничтожали церковь после переворота 1917 года. Указы и прочее. Но среди всего этого и упоминания о церковной власти, существовавшей в то время. Что-то о Декларации, что-то о предательстве священноначалия и прочее. Тогда для меня это был какой-то нонсенс, которому я хоть и не поверил, но захотел прояснить этот вопрос с кем-нибудь из священников храма. Но на мои вопросы один из моих соработников сказал, что дело это тёмное и священники тут точно мне ничего не скажут. Тогда я ещё удивился и подумал «а почему?». Но эта книжка так и осталась лежать там, куда её убрали и продолжения эта история не имела. Только случай отложился в памяти.

Так вот теперь, при наличии некоторых моих усилий и времени все эти непонятности стали складываться в одну последовательную картину. Вполне логичную, вполне объяснимую и очень похожую на правду. А правда заключалась в том, что:
— те люди, которые называют себя церковью Христовой;
— те люди, которые всех активно убеждают в том, что только они, в силу своей преемственности, могут претендовать на истину;
— те люди, которые думают, что только у них есть эксклюзивное право «вязать и решить» на основании Слова Божьего;
на самом деле Церковью Христовой, вполне возможно, и не являются, а соответственно и преемство их утеряно, и на истину они претендовать не могут, и права «вязать и решить» у них нет. А значит, думая, что только у них я обрету спасение, я его как раз и не обрету. И вся трагедия ситуации, как я думаю, заключается ещё и в том, что к спасению скорее может прийти человек, который вообще вне этой псевдо-церкви, чем человек, который в ней состоит и — тем более – желает принимать в ее жизни активное участие. Одним словом, всё это надо было продумать и выяснить.

Епископ и интернет

Параллельно всем этим моим изысканиям и поездкам я — уж не помню как (по-моему, напросился в друзья в фейсбуке) — наладил виртуальное общение с автором, еп. Григорием. Для меня это было вообще очень неожиданно — епископ и Интернет. Я написал ему пространнейшее письмо, в котором кратко описал себя и очень подробно изложил все свои сомнения и надежды. Честно говоря, писал «на дурака». В смысле, был почти на 100 % уверен, что ответа я не получу, потому что письмо, скорее всего, как я думал, в лучшем случае прочтёт какой-нить секретарь и соответственно ответит. Успокаивал я себя тем, что написать мне всё это нужно было просто для того, чтобы для себя самого всё это как-то целостно, по-возможности, сформулировать. Ну да. Слушайте, мне ответили. Он сам. На следующий день. Он прочитал моё письмо. До конца. Не буду пересказывать нашего разговора, но если в двух словах, то он мне всё это немного как-то ещё прояснил и предложил приехать, если мне это интересно. После этого много было ещё писем, сомнений, их разрешения и прочего. Конечно мой комп и «клава» в эти дни были раскалёнными до предела — я очень не хотел ошибиться. Тем более, что все мои друзья из РПЦ, конечно, говорили, что это пост, что это искушение и прочее.

В следующее воскресенье я приехал в храм св. Елизаветы к концу Литургии. Подошёл последним к целованию креста. Представился. Он кивнул головой и просил несколько минут подождать, пока он освободится. Конечно, я согласился. Моё первое впечатление о нём — отсутствие этакой епископской «значимости», которая проскальзывала в каждом слове, жесте и движении тех епископов РПЦ, которых я «имел счастье» лицезреть ранее. Епископ он только во время службы. Мы говорили очень недолго. В общем-то мне, по его словам, нужно было покаяться в экуменизме и сергианстве и стать членом прихода ИПЦ. То есть следующим моим шагом было или такое покаяние или я оставался тем и с тем, кем и с кем был раньше. Я попросил время на размышление и уехал.

Отмечу ещё, что, первый раз там на Литургии был для меня просто ну… праздник души, что ли. Иконы определённого стиля, мужской хор византийского пения, отсутствие разговоров и лишних движений в храме, сосредоточенная обстановка на службе — всё это мне не то, чтобы как-то «понравилось», но я подумал, что «вот так на Литургии и должно быть»

Я приехал домой. И в голове у меня был вопрос «а почему я должен каяться в том, в чём лично не согрешал?». Это насчёт ереси сергианства. Ведь я не писал и не подписывал никакой Декларации в 27-ом году; ведь я не присутствовал на той встрече первоиерархов тогдашней церкви со Сталиным в 43-ем, где они договаривались о создании религиозной организации «РПЦ» и о поддержке её со стороны антихристианского государства. Ведь я наоборот всегда был против слияния Церкви с какими-либо государственными или коммерческими структурами. Причём тут я? И почему я должен во всём этом каяться? Ведь я даже всего этого и не знал?! С экуменизмом — тут да. Тут можно согласиться с моими какими-то мыслями, словами и действиями в этом направлении. Теперь я всё узнал так, как оно есть, понял, что был не прав и каюсь в этом. Но в сергианстве… Я? Неееее…

И ещё у меня был один больной вопрос. У нас в семье все в той или иной степени люди воцерковлённые (не люблю я это слово, но тут оно уместно). Жена вообще ещё и работает в храме и, конечно, считает, что она на своём месте. Ещё она там тянет какое-то детское служение и прочее. И если я уйду в ИПЦ, то сразу же возникают определённые проблемы.
Одним словом, мне было очень не просто… Я помню, как ехал в маршрутке и в какой-то момент вынужден был сказать себе: «Стоп. Хорош. Я слишком устал от всего этого. Это уже похоже на одержимость какую-то. Я ничего не буду решать, пока не отдохну от всего этого. Мне нужно какое-то время, чтобы просто прийти в себя, чтобы вообще спокойно рассуждать на все эти темы». На один день мне это удалось.

Когда я на более-менее свежую голову опять озаботился этим вопросом, то понял, что я уже совсем не тот «православный», каким был раньше. Я понял, что если буду продолжать ходить и дальше в тот приход, куда ходил, то чистоты сердца, которая требуется для общей молитвы, у меня уже не будет. Я понял, что уже не смогу молиться за «Великого Господина и Отца нашего, Святейшего Патриарха…» так, как делал это раньше, если вообще смогу молиться за него в такой форме. Теперь, когда я заходил в свой храм или общался со священнослужителями, от меня не отступало чувство, что меня обманывают или как-будто что-то не договаривают… Чтобы продолжать ходить туда же, в храм, где управляет организация РПЦ, мне нужно было забыть или каким-то образом выкинуть из головы ту информацию, которую я уже узнал. Правду, кстати…

Я понял, что сделать этого не смогу, если специально не закрою на всё это глаза и не сделаю вид, что всего этого не было. Я не смог этого сделать… Но и делать решительный шаг в сторону ИПЦ тоже было очень не просто. Те знакомые священники из РПЦ, к которым я подходил с этим вопросом, однозначно называли всех православных кроме представителей РПЦ раскольниками, мягко отговаривали меня от ухода и сожалели о том, что я ухожу «куда-то не туда».

Решение

Тем временем Великий Пост продолжался. Для меня пост в этом году был действительно «Великий». В смысле напряга. Я помню, как и когда я принял решение. Точнее, это было не «принятие решения» в каком-то решительно-волевом плане, а скорее последовательное и логическое завершение мыслительного и молитвенного процесса. Это было на Благовещение. Я ехал в маршрутке на работу и думал обо всём этом. Повернул глаза в окно. Мимо меня проплывали большие часы-табло. На часах было 07:02. Я понял, что всё: я внутренне созрел. Что теперь несмотря на все мои сомнения и терзания мне легче выбрать тот путь, который, как я думаю, для меня более правильный, чем дальше продолжать метаться в нерешительности. Я знал, что этот мой выбор многое изменит в моей жизни в той области, которая для меня важна. Я внутренне согласился на все предстоящие перемены. И это удивительно для меня, потому что я очень не люблю что-то исправлять в своей жизни, просто потому что это меня выводит из “зоны относительного комфорта».

Конечно, я переживал, как к этому отнесутся самые дорогие для меня люди — дочка и жена. Переживал, пожалуй, больше, чем за себя. Конечно, я понимал, как мне будет чисто по-человечески одиноко ездить на службу раз в неделю в новый приход, где меня никто не знал и я, соответственно, тоже. Но у меня это как-то ассоциировалось с исходом евреев из Египта через пустыню, через которую им просто нужно было пройти.

Я не сказал бы, что при принятии этого решения я чувствовал какое-то воодушевление, хотя, конечно, что-то такое было. Скорее я бы назвал это не воодушевлением, а очень сдержанным чувством надежды. Впоследствии обстоятельства явно показали, что решение это было принято не мною по большому счёту, да именно и «принято» оно не было: просто произошло всё так, а по-другому произойти не могло… Я до сих пор не могу со 100% уверенностью сказать, правильно я поступил, или нет. Только на 95 примерно… Во всяком случае,мне очень хочется верить, что Господь был от всего этого не очень далеко… Надеюсь, что так. Вот так я и пришёл в ИПЦ.

Теперь в заключение мне бы хотелось сказать ещё несколько слов… Весь этот мой рассказ правильнее было бы назвать «Как я искал «свою» Церковь». И вот из этого более подходящего названия вытекают следующие размышления… Господь открывается всем по-разному: по милости Своей каждому в его меру готовности и в меру его стремления. Я нашел «свою» Церковь в ИПЦ, и поэтому ИПЦ и стала «моей» Церковью. Следовательно тут, в ИПЦ, я нашёл, если так можно сказать и «своего» Бога, Который, как я надеюсь, и является «Богом всяческих».

Можно сказать, что за всё время этих моих поисков я менялся ровно настолько, насколько менялись и мои представления о Боге. Сейчас я не могу сказать, как раньше, что Бог — это мой Отец, а я его сын. Хоть и по благодати. С одной стороны, к сожалению, потому что раньше было спокойнее убаюкивать себя мыслью о том, что Он меня любит и простит, если я не делал зла умышленно и упрямо. С другой стороны, я не могу пока считать Его своим Отцом, не потому что я не хочу этого, а потому что я ещё совершенно не тяну на такое даже приближенное звание. Но зато, не имея внутри себя такого «звания», я имею надежду и возможность, чтобы как-то этого начать достигать с Его помощью, хотя понимаю, что мне этого никогда не достигнуть. И ИПЦ для меня лучший полигон для моих возможных усилий (я не исключаю, что для другого человека таким лучшим полигоном может стать что-то другое) в этом направлении.

Возможно, я так судорожно искал, потому что эта судорожность была только во мне, а всё вокруг было давно известно и понятно — где Истина, а где нет. Пусть так… Но слава Богу, я ещё жив, и у меня ещё есть немного времени. И я очень надеюсь на то, что, как написано у пророка Исайи (не могу процитировать, но я, когда читал, понял эту мысль так) «… и пойдут они Моим путём, и если ошибутся, то Я помогу им, и наставлю их, и избавлю их — так говорит Господь». И я искренне надеюсь на это…

И ещё: я искренне прошу прощения у всех, кого как-то, возможно, неприятно задели какие-то мои слова и соображения. Бог свидетель — я этого не хотел, а если где-то и хотел, то каюсь. Ведь я тоже человек и вполне могу ошибаться. Ну вот теперь, я считаю, что закончил… И Господу Богу нашему слава во веки, аминь.