Исследуя современное состояние православия в России, я пришел к выводу что есть некая конфронтация между двумя типами православия. Первый тип можно условно назвать византийским или, проще, греческим. Для него характерно глубокое знание святоотеческого предания, догматики, канонов, церковной истории, лиц этой истории и т.п. Это, своего рода, «книжное» православие, отличающееся разносторонней образованностью, способностью грамотно, красноречиво излагать свою точку зрения, свою позицию, критиковать оппонентов основываясь на церковном праве, некий «юридизм» в вере. Необходимым условием для такого типа веры является блестящий интеллект и начитанность, нередко представитель такого типа обладает знанием нескольких языков. Мне представляется, что византийское православие (греческое), в лице своих самых ярких представителей (святителей, богословов) является именно таким. В заголовке вопроса я назвал этот тип православия «интеллектуальным». Среди современных представителей можно отнести к нему диакона А.Кураева, профессора А.И.Осипова, А.А.Зайцева. Любимые святые для «интеллектуальных» православных это, преимущественно, святители, выдающиеся богословы и яркие личности в истории Церкви.
Второй тип можно (также условно) назвать славянским. Он отличается от первого слабыми познаниями в догматике, отсутствием глубоких познаний в церковной истории и вообще – какой-либо начитанности, «книжности». Однако это не означает его интеллектуальной ущербности и неспособности к саморазвитию в плане изучения богословия. Скорее это означает некое пренебрежение к «заумному крючкотворству», которым в глазах славянского типа является выяснение чем монофизитство отличается от монофелитства. Для этого типа важнее всего является абсолютная преданность своей церковной иерархии как коллективной носительнице Истины, в противоположность тому что для первого типа важнее всего является Истина в той богословской формулировке, которая часто возникает в голове отдельного представителя этого типа, причем эта Истина может весьма отличаться от общепринятой. Если славянский тип православия ощущает себя как коллективное «мы — православные», то греческий – индивидуальное «я — православный». Для славянского типа характерно острое ощущение своей связи со всеми окружающими православными, потому я назвал этот тип в заголовке вопроса «народным». Этот тип рождает таких святых, которых особо почитают люди простые, неначитанные, «нищие духом». Именно среди такого типа верующих почитают во святых Иоанна Грозного, Григория Ефимовича Распутина, Пелагеюшку Рязанскую и многих других святых, которых нередко с нарочитой брезгливостью отрицают «интеллектуальные» православные – начитанные и образованные.
Справедливо ли такое разделение православия на «интеллектуальное» и «народное» и существует ли между ними «конфликт»?
принципиального разделения нет, потому что и «книжники», и «простецы» могут иметь один и тот же опыт как настоящей веры, так и ложной. однако в наше время роль книжности очень выросла, так как руководства почти не стало — и «простецы» вынуждены становиться
«интеллектуалами». но в любом случае вопрос не в интеллектуальности самой по себе, а в том, что именно каждому конкретному человеку нужно. а про интеллектуализм византийства и его недостаточность в славянстве — это к Флоровскому)
Спасибо за ответ. Ваши слова о том, что «простецы» вынуждены становиться «интеллектуалами» по причине утраты руководителей заставили задуматься. Это верная мысль, потому что именно это и происходит со мной лично. В детстве, приходя на богослужение, мы ведь, по сути, практически ничего не понимаем. Церковно-славянский язык, суровые лики с икон, важный, одетый в пышные и странные одежды священник, мерцание свечей, полумрак чтения шестопсалмия, кадильный дым, запах ладана – всё это создаёт атмосферу зазеркалья, таинственности, мистики, попадая в которую, ребёнок чувствует, что тут происходит что-то непонятное, но манящее своей загадочностью, что-то очень важное для всех этих дядей и тётей, стоящих в безмолвии целых 2 часа на ногах. Дитя не понимает что происходит вокруг и это его не смущает – ведь есть взрослые, они-то всё понимают. Так ребёнок вырастает в блаженном «неведении». Это состояние детской простоты, положение, в котором всё принимается на веру «как есть» без рассуждения, потому что интеллект еще не сформирован, и Бог воспринимается только сердцем, оставив все умные школьные теоремы и доказательства вне стен Церкви, в книжках — толстых и скучных учебниках. А здесь, внутри храма – свечи, ладан, «облечеся, препояшеся, наляцы…» Здесь каждый ребёнок может почувствовать себя Алисой, которая всегда легко может выйти из кроличьей норы как только захочет этого. Детская вера никогда не бывает «книжной», ей просто не доступны богословские высоты. Ребёнок просто доверяет тем, кто его сюда привёл и строго сказал: «Тебе надо причаститься!»
Потом мы взрослеем и не всегда хотим погружаться в «книжки». Мы привыкли просто верить, просто слушать и благоговеть. С возрастом мы привыкаем, радость и удивление от встречи с зазеркальем проходит, ему на смену приходит утомление и скука. В период полового созревания большинство подростков отпадает от Церкви, не понимая смысла в этом еженедельном хождении в храм. Вместе с интеллектуальным возрастанием теряется простое детское доверие к взрослым и уходит страх Божий. Вера умаляется прямо пропорционально увеличению количества теорем в голове. Оказывается что Бог не есть нечто трансцендентное, по ту сторону икон — Он становится частью окружающего мира. Мира, в котором господствует состязание: кто умнее, кто богаче, у кого длиннее ноги/толще бицепсы. Ум протестует против слепой детской веры. Интеллект рождает осознание своего «я». Своё внутреннее эго, парадоксально стремящееся к подражанию актёрам, певцам/певичкам, поп-дивам и прочим «оккупантам» глянцевых журналов, тяготится необходимостью 2 часа слушать одно и то же каждое воскресенье. Знание о том «как устроен мир» побеждает тусклые краски икон и непонятный набор слов канона на всенощной.
Большинство людей так и проживет до гроба с неосознанным убеждением о том, что Бог – часть мира, и потому, смысла куда-то там ходить по воскресеньям нет. Если Бог часть мира, и я часть мира, то я автоматически становлюсь частью Бога, т.е. я с Ним, даже никуда не ходя. А если Его нет, то я не много теряю.
Немногие возвращаются туда, где строгий лик Богоматери мерцает в свете свечи и бородатые мужчины в золотых балахонах громко читают Евангелие на непонятном языке. Почему возвращаются? Вот тут и мой вопрос: есть ли вера «книжная» и вера «детская». Ведь большинство возвращаются не начитавшись творения Св.Григория Паламы о нетварном свете, и уж точно не в результате штудирования Св.Василия Великого. Это слишком «твёрдая пища» для неокрепшего в вере вчерашнего «центра мира». Очевидно, что их влечёт детское ощущение чего-то такого, что не является частью мира, погрязшего в блуде и сквернословии, чего-то непременно отстоящего от человека на расстоянии смирения, кротости, чистоты. Одним словом – святости. Святой – он «не от мира сего». Он не такой как все. И прикасаясь к святости человека, смотрящего на него с иконы, «возвратившийся блудный сын» ищет святости личной. В ней – чужой святости – человек обретает реальные (а не отвлеченно-амвонно-проповеданные) черты своего пути, своей веры, своего личного Христа. Скажи мне кто твой святой – и я скажу каков для тебя Христос. Мне думается по этой причине каждый православный на смерть стоит за своих святых. Они для него – путь ко Христу. Путь, который каждый проходит так, как его любимый святой.
И святые – как фонарик на этом пути. Во свете любимых святых мы воспринимаем всё: и догматы, и каноны, и отношение к иерархии. И отношение друг к другу. Отвергнуть святого, которым так дорожит «простец» означает отвергнуть его самого целиком. Ведь есть святые «простецы», которым было недоступно богословское красноречие, но к которым тысячами тянулись такие же простецы как и они сами. Подобное тянется к подобному.
Те святые, которых в массе своей почитает православный народ (который, надо признать честно, мало способен к богословскому самообразованию), выражают его веру в то, что Бог – Существо простое и Он открывается всем, кто любит Его святых, потому что жизнь святых это символ веры из плоти и крови, а не из букв и звуков. И тут возникает средостение между «простецами» и «книжниками», которым эти «народные» святые непонятны, а потому – чужды. Твой святой для меня чужой, и ты сам мне не нужен.
Где примирение? В чтении? – Но, если, действительно, на самом деле, в наше время «простецы» не могут оставаться такими и остаётся только одно — становиться «интеллектуалами», то это означает, что истинное православие становится доступным лишь избранным – лишь тем, кому посчастливилось родиться умным, способным к чтению трудов «великих каппадокийцев» и усвоению прочитанного. Христос, в Его неповрежденном человеческой ложью Свете, открывается лишь для интеллектуальной элиты общества. Истинное православие становится сословным: оно принадлежит педагогам, инженерам, научным сотрудникам, творческим личностям, в общем «белым воротничкам», работникам умственной сферы. При таком положении спасутся лишь образованные. Неужели это так?!
Что-то вы всё в кучу намешали. Грозный, Распутин, Пелагеюшка — народные святые?? я уж не говорю про ИПЦ, для которой вообще вопрос об их святости никогда даже не стоял перед верующими, хоть «интеллектуалами», хоть «простецами», но даже в РПЦ МП о таких «святых» ничего не знали до 90-х годов прошлого века )) и в МП выступали за их канонизацию отнюдь не скромные простецы (которым достаточно Серафима Саровского с Иоанном Кронштадтским, зачем им ещё Грозный) — а, скорее, люди агрессивно-невежественные и одновременно ангажированные всякими идеями о монархии и прочим бредом.
Что же до того, что истинное православие остается сейчас уделом «избранных интеллектуалов» — то ведь всегда в Церкви были книжники и простецы. Даже среди апостолов (Петр — простец, Павел — книжник). И это вроде как не мешало им верить в одного Христа.
//И тут возникает средостение между «простецами» и «книжниками», которым эти «народные» святые непонятны, а потому – чужды.// — это не совсем так. на самом деле многие «простецкие» святые (если не брать всяких бесноватых типа Грозного с Распутиным и всяких советских матронушек, но их в расчет давайте брать не будем, так и до Сталина можно добраться) очень даже вписываются в интеллектуальный дискурс, например, те же Иоанн Кронштадтский и Игнатий Брянчанинов с их имяславием. Серафима Саровского тоже все почитают. И Ксению Блаженную. Другое дело — всякие фольклорные байки, распространявшиеся людьми типа Нилуса вкупе с «сионскими протоколами». Здесь надо фильтровать, да. Другое дело, когда миф полностью заслоняет (или даже заменяет) реального человека. например в случае с Николаем Мирликийским, за образом которого стоят сразу три человека (о чем в проповедях прямо владыка Григорий заявляет). тут есть два варианта — продолжать ему молиться, помня, что молишься сразу трем святым — это вариант владыки Григория )). и втрой вариант — вообще ему не молиться. в ИПЦ (по крайней мере в лурьитском крыле), кстати, нет строгой обязаловки почитания святых. Не хочешь почитать Николая Угодника, или, скажем, царя Николая Александровича с супругой во святых. сомневаешься в их святости — твое дело. ничего в етом предосудительного нет.
Андрей, приветствую.
Записать св.Игнатия Брянчанинова в «простецкие» святые — это Вы явно погорячились. На цитаты его разобрали именно «интеллектуалы». Народу ближе те, которые мало пишут, но много общаются с самим народом. Про прп.Серафима напомню вам, что Св.Синод отказался его прославлять с резолюцией «слишком много чудес». И только Царь Николай своей властью, как сейчас говорят «нагнул» синодалов, и просто заставил их прославить «народного» святого, который называл своего правящего архиерея не иначе как антихристом. «Интеллектуалы» того времени преподобным Серафимом брезговали, и прославлять не хотели.
А вот современных «народных» святых вы называете бесноватыми (отмечу походя, что того же св.Иоанна Кронштадтского в своё время называли «Распутиным Александра III» и поливали грязью не меньше чем самого Г.Распутина), и явно отрицаете даже гипотетическую возможность просто начать разговор о причинах их почитания в народной среде, называя это почитание монархическим бредом и фольклорными байками. С другой стороны, в конце поста вы пишете: //в ИПЦ (по крайней мере в лурьитском крыле), кстати, нет строгой обязаловки почитания святых//. Как это понять? — То есть строгой обязаловки почитания святых нет, но в то же время есть строгая обязаловка НЕпочитания? Т.е. вот этого, этого и еще того почитать запрещено, а в остальном — как хочешь? Добавлять в святцы нельзя, а выбрасывать — сколько угодно?